Покидая Аркадию. Книга перемен

– Из Колчина, – сказала женщина. – Колчинские они, шпана. Вечно под ногами путаются. Ну да теперь не будут. Этот точно не будет. – Кивнула на сугроб, из которого торчали ноги. Высморкалась в снег. – Куда ехал-то?

– В Красное. Там теща живет. Щурцова Марина – слыхали?

– Слыхала, – сказала женщина. – Но знать не знаю.

Девочка притащила большие санки, на которых лежал мешок.

– Ближе, – приказала женщина, подхватывая Андрея под мышки. – А ну-ка!

Она приподняла его, и Андрей снова потерял сознание.

Несколько раз он приходил в себя и опять терял сознание, когда падал с санок, заваливавшихся на кочках. В памяти остались заснеженные ели, широкая спина женщины, остроконечная шапка девочки.

Наконец санки остановились.

Андрей открыл глаза.

Вокруг было темно, пахло навозом, снег больше не падал на лицо.

– Ни щепочки кругом, – сказала женщина, выходя из темноты с фонарем в руке. – Костра не развести.

Когда она приблизилась, Андрей понял, почему ее левая щека была темнее, чем правая: половина лица у нее заросла седым волосом.

– Где мы? – спросил он.

– В телятнике мы, – сказала женщина, опускаясь на корточки. – Тусик, иди сюда, здесь солома…

Девочка вышла из-за спины Андрея и села рядом с женщиной.

– Почему Тусик? – спросил он.

– Светка она, – сказала женщина. – Мы ее Светусиком зовем – вот и Тусик.

– Дочь?

– Внучка. Дочь в Москве шлындает.

– Работает?

– А хер ее знает, что она там делает.

– А где живете?

– В Тормасове. Переждем снег и пойдем, не бойся. Тут километров пять через поле. Ноги мерзнут?

– Терпимо. А живете чем? Огородом?

– Живем…

– Народу в Тормасове много?

– Я да Тусик.

– А эти бандиты…

– Дураки они, а не бандиты.

– Я хотел сказать, если они вернутся…

– И им достанется.

– А если вам?

– Ну, значит, нам.

Она говорила спокойно, почти равнодушно.

– Есть хочешь?

– Нет, спасибо.

– Ладно, снег поутихнет – пойдем.

Ровно и тихо выл ветер, шуршал снег, падавший на шиферную крышу, болела нога, мерзли пальцы, ворочалась на соломе женщина с волосатой щекой…

Андрей лежал с закрытыми глазами на санках, боясь пошевелить правой ногой, прислушиваясь к вою ветра над темной равниной, лежал посреди русской заснеженной пустыни, рядом с женщиной, которая только что убила человека или даже двоих, рядом с девочкой, которая старательно добивала раненого, чьи ноги торчали из сугроба, рядом с людьми, которые просто выживали, как умели, как на войне, и в случае чего могли вот так же убить и его, но ему не было страшно – он вдруг понял, понял даже не умом, а всем составом своим, что ничего плохого больше не будет, нет, не будет, что все будет так, как должно быть, а должно быть хорошо, и эта странная мысль, а точнее, это странное чувство делало его равнодушным к боли, холоду, и он больше не вспоминал о жене, прыгнувшей голышом из окна, и не думал о том, что будет завтра, – он словно парил над землей, глядя на себя с высоты, на свое огромное беспомощное тело, распростертое в грязном сарае, и вся боль, и вся радость этого мира мерцала странным светом, озарявшим его жизнь, его душу, его легкую и бессмертную душу…

Он открыл глаза – перед ним на корточках сидела девочка в остроконечной шапке. Она встряхнула коробку, чиркнула спичкой и поднесла огонек к его правой ноге, к мерзлым пальцам, и Андрей почувствовал слабое тепло и снова закрыл глаза, а девочка опять встряхнула коробку, чиркнула спичкой, и вновь его пальцы ощутили тепло. Он улыбнулся, глядя на девочку сквозь ресницы, глядя на ее тупенькое маленькое личико, тонкие узловатые пальцы, державшие спичку, и опять впал в дрему, не переставая удивляться той легкости, которую обрело его тело, и радоваться той радости, которая снизошла в его душу, и подумав, что так, наверное, бывает перед смертью, и наконец уснул под ровный вой ветра и шуршание снега…

Женщина разбудила его под утро.

– Покурим и пойдем, – сказала она, вытряхивая из картонной плоской коробки две сигареты. – Будешь?

Они закурили.

Женщина села на пол, в солому, потрогала ногу Андрея.

– Она тебе носок прожгла спичками, – сказала женщина. – Дурочка ты, Тусик.

Девочка не ответила.

– Почему она не разговаривает?

– Слов не осталось – все выплакала.

Андрей вопросительно посмотрел на нее.

– Ну пошли, что ли, – сказала женщина, поднимаясь. – Пойдем, Тусик. Сейчас через поле, потом мимо Перестройки, а там и дома.

– Что за Перестройка?

– Кладбище наше.

Женщина взяла веревку, потянула, санки заскрипели полозьями по камню, подпрыгнули на пороге – Андрей закусил губу – и легко заскользили по снегу.

Было еще темно, падали редкие снежинки, далеко впереди чернел лес.

Женщина остановилась, глубоко вздохнула, перекрестилась.

Девочка протянула Андрею коробок со спичками, он зажал его в руке.

– Ну, – сказала женщина, – поехали.