Покидая Аркадию. Книга перемен

В столице все пылало, двигалось, менялось. На площадях свергали памятники, все улицы вели к храму, все люди хотели свободы. Новые газеты, журналы, издательства возникали каждую неделю. За пять-шесть лет выпускник провинциального журфака сменил одиннадцать мест работы. Правительственная газета, журнал «Меха и драгоценности», рекламный бюллетень, издательство, выпускавшее массовым тиражом Кафку, Фрейда и Чейза…

Ему было все равно, где работать, в правом издании или в левом, либеральном или национал-патриотическом: он занимался производством, выпуском газет и журналов, то есть в типографиях бывал чаще, чем на пресс-конференциях, на которых пришедшие к власти вторые секретари обкомов, младшие научные сотрудники, кавээнщики, агенты КГБ, диссиденты, киноактеры и фарцовщики рассуждали о будущем России и ее прошлом. Стоило советскому человеку открыть рот, как из него лезли идеи. Идеи, идеи, идеи… На самом деле все хотели денег. Все – и вторые секретари, и диссиденты, и агенты КГБ. В этом не было ничего плохого: лучше деньги, чем кровь. Но в те годы деньги редко доставались без крови.

Он тоже хотел денег, но его спасала трусость: он боялся ввязываться в авантюры. Потому и уцелел. Жену расстрелял из автомата на улице милиционер, рехнувшийся от передозировки, друга, занимавшегося поставкой компьютеров, убили подельники, брат, физик-теоретик, погорел на фальшивых деньгах и покончил с собой, все погибли, а он уцелел.

Однажды друзья – тогда у него были друзья – попросили отредактировать большое интервью с довольно молодым бизнесменом, который решил пойти в политику. Интервью предполагалось выпустить книгой. Прочитав текст, он попросил о встрече с бизнесменом и объяснил, что человеку, собравшемуся выдвигаться во власть из провинции, вряд ли стоит рассказывать избирателям о своей любви к французскому марочному коньяку, предложил фамилии друзей детства – Каца и Лифшица – заменить на Сергеева и Кузнецова, а также не упоминать о том, что герой не расстается с Библией, которую дочитал до триста семнадцатой страницы.

Собеседник оказался человеком неглупым. Они выпили, бизнесмен разговорился, вспоминая детство, юность, и стало понятно, что интервью будет жить, хотя и в другой форме.

Книга пользовалась успехом, ее хвалили за сдержанность, точность и ясность.

Через несколько дней ему позвонил миллиардер Д., пожилой человек, отошедший от дел: он хотел выпустить мемуары, но не знал, как подступить к этому делу. Он помог старику, и тот щедро его отблагодарил.

Хочешь соблазнить – выслушай.

Эту главную заповедь дьявола он хорошо усвоил. Умел слушать, подстраиваться под интонацию собеседника, вживаться в роль другого, и люди открывались ему.

У него были свои правила.

Он старался не связываться с ветеранами спецслужб и с киллерами, которые хотели привлечь внимание читателей к своей нелегкой судьбе. Он старал избегать тех, кто жаждал выглядеть в глазах окружающих хуже, чем на самом деле, а такие тоже встречались. Он старался не забывать о грани между домыслом и вымыслом и никогда не брался за сочинение дворянских родословных для новых русских, любивших позировать в рыцарских латах или плаще патриция.

Случалось, что общение с автором мемуаров осуществлялось через секретарей и помощников, но чаще это были долгие доверительные беседы с глазу на глаз за бокалом вина, без свидетелей. Иногда соавтор приглашал его к себе, и он неделями жил в богатом загородном доме, в лондонской квартире или французском поместье, каждый день встречаясь не только с хозяином, но и с его женой, любовницей, детьми, друзьями, слугами.

Он старался держаться так, чтобы между ним и клиентом, между ним и женой клиента, между ним и любовницей клиента, между ним и слугами клиента всегда оставался зазор. Для них он был не другом, но и не чужаком – он был другим.

Однажды его попросили отредактировать мемуары покойного Н. Он был типичным русским миллиардером из числа назначенных Кремлем, но в остальном человеком незаурядным. Держался в тени, тратил огромные деньги на благотворительность, когда это еще не вошло в моду, и вообще считался белой вороной среди нуворишей. После него остались разрозненные заметки, которые редактор, по замыслу вдовы, должен был превратить в связную, цельную книгу.

Вдова оказалась нестарой женщиной, милой и неглупой. Они вместе разбирали записки ее покойного мужа, вместе обедали, гуляли по парку в огромном поместье, раскинувшемся на невысоких холмах над рекой. Муж ее делал записи иногда, что называется, на бегу, и Вера Николаевна помогала восстаналивать контекст той или иной заметки, рассказывала о людях, упомянутых мужем вскользь, вспоминала о покойном, потом они разговаривали о книгах и фильмах, и незаметно границы между ними исчезли.

Он старался не забывать о том, что законы, по которым живут его клиенты, не могут быть его законами, но тут был особый случай.