Покидая мир

— Если вы говорили с моими работодателями, зачем тогда спрашивать меня, где я работаю… работала?

— Это простая формальность.

— Формальность? Это формальность?

Спендер явно чувствовал себя неуютно.

— Я понимаю, как вам нелегко, мисс Говард. Но я был бы благодарен, если бы…

— Хорошо. Я профессор Государственного университета Новой Англии.

— Благодарю вас. Есть ли у вас близкие, кому мы могли бы сообщить о вас?

— Нет.

— Серьезно?

— Я уже ответила.

Пауза. Потом:

— Мы нашли у вас в бумажнике карточку «Синий Крест/Синий Щит» и обнаружили, что вы включены в программу медицинского страхования университета. Однако, согласно правилам ОМО,[93] ваша госпитализация, связанная с несчастным случаем, вызванным психологическими причинами, может длиться не более двадцати восьми суток — это максимальный срок, и пациент должен внести в начале лечения две тысячи долларов. Уверен, вы оцените, что по отношению к вам был проведен весь комплекс необходимых медицинских мероприятий, включая офтальмологическую хирургию. Разумеется, мы давно вышли за пределы упомянутых двух тысяч долларов. В вашем бумажнике, однако, имелись карточки банка «Флит Бостон» и «Америкен Экспресс». С какой из них я мог бы снять сумму, необходимую для покрытия расходов?

Добро пожаловать в Соединенные Штаты Бесплатного Сыра и Мышеловок. Но какая, впрочем, разница, ведь через месяц я все равно буду лежать в гробу?

— С любой, как получится, — ответила я.

— Теперь необходимо, чтобы вы подписали несколько бумажек. Кстати, насколько мне известно, с вами пытался связаться профессор Сандерс из университета Новой Англии, а также некий мистер Алкен, сообщивший мне, что он ваш юрист.

— Я ведь не обязана с ними разговаривать?

— Нет, конечно.

— Могу я вас попросить, чтобы меня ни с кем не соединяли?

Мистер Спендер снова поежился, недовольный этой просьбой, и по его неодобрительному виду я поняла, что он пытается оценить, сумею ли я выполнить свои финансовые обязательства.

— Разве не хочется вам успокоить людей, которые о вас беспокоятся, сказать, что с вами все в порядке?

— Нет, — отрезала я. — Не хочется.

Снова тягостное молчание.

— Что-то еще? — подала я голос.

— Мне нужно только получить вашу подпись… вот здесь и здесь…

«Я даже не дала себе труда просмотреть, что за бумаги мне протягивают, — внезапно обожгла меня мысль, — ведь так, чего доброго, я могла подмахнуть и документ о переводе в местную психушку. Впрочем, это стоило бы штату Монтана денег, а они только что убедились, что за меня никто не несет ответственности, кроме меня самой…»

Подержите меня здесь еще двадцать шесть дней. А потом — basta la vista, бэби…

Подписав все бумаги, я протянула их Спендеру.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Искренне надеюсь, что скоро вам станет лучше.

После его ухода в палату вошла сестра Рейнир с завтраком на подносе — бледный омлет, тост, чай.

— Наш «денежный мешок» Спендер сказал, что вы решили изображать Грету Гарбо — хотите со всем справляться самостоятельно и ни с кем видеться?

Я отвернулась, как всегда делала Эмили, если я за что-то ей выговаривала. От этого воспоминания меня забила дрожь. Сестра Рейнир заметила это.

— Это всегда невыносимо, — тихо сказала она.

— Что?

— Это. То, что нельзя обсуждать, потому что, если про это говорить, можно с ума сойти. Поверьте, я уж знаю.

— Откуда вам знать?

— Мой сын, Джек, врезался в дерево на мотоцикле, когда ему было восемнадцать. Это было двадцать четыре года назад. Мой единственный ребенок.

Голос ее звучал твердо, ровно — констатация факта, без видимых эмоций. Я это оценила.

— Как это преодолеть, как свыкнуться? — спросила я.

Она посмотрела прямо на меня — волей-неволей мне пришлось ответить на этот взгляд. Наконец она произнесла:

— Никак.

Глава вторая

Меня продержали в больнице еще ровно двадцать шесть дней. Все это время я оставалась единственной пациенткой психиатрического отделения. Сюда, по выражению сестры Рейнир, и впрямь никто не торопился. Ежедневно меня возили на физиотерапию. После очередного осмотра хирург-ортопед, изучив снимок, сообщил, что бедренная кость благополучно срослась, и мне разрешили вставать и ходить.

Это произошло примерно на четырнадцатый день моего пребывания в больнице, к тому времени я уже перезнакомилась со всеми сотрудниками региональной больницы Маунтин Фолс. Ортопеда звали доктор Хилл. Хирургом-офтальмологом был доктор Мензел. Ну, и, разумеется, местный психиатр — доктор Айрленд.