Покидая мир

Я ничего не ответила.

Спустя некоторое время ко мне в комнату зашла Бэбс и тоже поинтересовалась, как я себя чувствую.

— Все прекрасно, — приветливо ответила я.

— В общем, если когда-то у вас будет настроение поплакаться кому-то в жилетку…

— Спасибо, — сказала я и быстро сменила тему разговора.

Люди пытаются помочь. Они не знают, что сказать, как себя вести. Ты, в свою очередь, не знаешь, что сказать им. А что тут скажешь? Только обычные банальности — и признание того факта, что все до сих пор ужасно. А потом…

Никакого выхода. Оставалось только с головой уйти в работу, что я и сделала. Мне попались данные о полном собрании сочинений Грэма Грина издания «Бодли Хед», предлагаемом по очень выгодной цене — две тысячи триста долларов. Потом я спросила Марлин (теперь она руководила отделом детской литературы — и бесконечно брюзжала), не против ли она получить двадцать тысяч на пополнение своих фондов.

— И вы дадите мне карт-бланш на приобретение всего, что я сочту нужным?

— А вы хоть раз давали кому-нибудь карт-бланш, когда были главой отдела комплектования?

— Это не ответ на мой вопрос.

— А вы увиливаете от ответа на мой. Но суть не в этом. Да, практически вы можете выбирать все, что захотите, но я прошу представить мне перечень ваших пожеланий. Я хотела бы видеть, как вы планируете истратить свои двадцать тысяч. Если у меня не возникнет серьезных возражений по каким-то пунктам плана, я его подпишу… и начинайте действовать, заказывайте, покупайте и так далее. Справедливо?

— Что именно может вызвать ваши возражения?

Я протяжно вздохнула — и заставила себя промолчать, чтобы в раздражении не сказать чего-нибудь злобного, вроде: Да что же это, почему вы все время упрямитесь? Почему из всего делаете проблему? С вами невозможно разговаривать!

А к этому можно было добавить и другие мои мысли: Почему, куда бы я ни попала, вечно одно и то же — не работа, а минное поле мелких интриг и тлеющей злости? Как будто людям так важно, просто необходимо превращать свою скуку и неуверенность во что-то болезненно-злобное, выбивающее из колеи всех окружающих. Внутренние дрязги, интриги всегда связаны с унылой повседневностью, с жутковатым осознанием: то, что человек вынужден делать ежедневно с девяти до пяти, рано или поздно надоедает; хочешь не хочешь — приходится заниматься ерундой. Так почему не придать драматизма скучным будням — находить объекты для неприязни, сплетничать о коллегах или сходить с ума от подозрений, воображая, что те говорят у тебя за спиной…

Верн выбрал правильную линию поведения. Поступив на работу, он притворился невидимкой. Работал, делал свое дело. Делал его хорошо. Со своими коллегами держался приветливо и дружелюбно, но сдержанно. Уходил домой — и будто растворялся в музыке, в той книге, работа над которой, как я почувствовала, придавала его жизни вкус и страсть, которых в ней никогда не было или которые он с некоторых пор отвергал для себя.

Верн… После той ночи у него в доме он просто здоровался со мной — церемонно раскланивался в вестибюле или бросал «Привет, Джейн», — когда мы встречались в комнате для персонала. Складывалось впечатление, что он меня избегает, видимо чувствуя, что слишком много поведал о себе в тот вечер, приоткрыл завесу над своей жизнью больше, чем хотел. Хотя мне казалось ужасно несправедливым, что никто не догадывается о его писательской деятельности, что ему не воздают заслуженных почестей, я отлично понимала, почему он держит ее в тайне. В таком маленьком, тесном мирке, как наша библиотека, все может быть разрушено или использовано против тебя, особенно если ты делаешь что-то, выходящее за рамки наших собственных прозаических горизонтов: «Он что, в самом деле возомнил себя музыкальным критиком?.. Я вас умоляю, кто же это, находясь в здравом уме, закажет ему такой монументальный труд?»