Покинутый

Может быть, я был неправ. Может быть, этой юной душе все-таки свойственны сомнения.

Нью-Йорк все еще оставался под пято й красных мундиров, отряды которых маршировали по улицам. Прошло уже почти два года, но никто так и не был привлечен к ответственности за тот пожар, из-за которого город впал в прокопченную, сажей пропитанную тоску. Некоторые кварталы так и стояли необитаемые. Военное положение продолжалось, власть красных мундиров была жестокой, и народ возмущался больше прежнего. Я отчужденно наблюдал две группы людей, угнетенных горожан, бросавших ненавидящие взгляды на жестоких, недисциплинированных солдат. И, верный своему долгу, я продолжал. Я работал, чтобы помочь выиграть эту войну, положить конец оккупации и установить мир.

Я с пристрастием расспрашивал одного из моих осведомителей, негодника по прозвищу Шмыгун — он часто шмыгал носом — и вдруг неподалеку заметил Коннора. Я жестом попросил его подождать, пока я дослушаю Шмыгуна, и в то же время удивился, зачем он тут. Что за дело может у него быть к человеку, который, по его мнению, приказал убить его мать?

— Мы должны знать, что задумали лоялисты, если хотим положить этому конец, — сказал я осведомителю.

Коннор не спеша приблизился и слушал, но это было неважно.

— Я пытался, — сказал Шмыгун, морща нос и поглядывая на Коннора, — но солдаты толком ничего не говорят, кроме как: велено ждать указаний сверху.

— Значит, продолжай искать. И приходи, когда узнаешь что-нибудь стоящее.

Шмыгун кивнул и ушел, ступая беззвучно, а я глубоко вздохнул и повернулся к Коннору. Секунду-другую мы стояли молча, и я рассматривал его — наряд ассасина как-то совсем не шел ему, молодому индейцу с длинными черными волосами и пронзительными глазами, глазами Дзио. Что в них кроется? Мне было неясно.

Стая ворон у нас над головами устроилась поудобнее и громко раскаркалась.

Патруль красных мундиров неподалеку, опершись на повозку, глазел на проходивших прачек, отпускал непристойные шуточки и отвечал на их неодобрительные взгляды грозными жестами.

— Победа уже близко, — сказал я Коннору и взял его под руку, увлекая его на другую сторону улицы, подальше от красных мундиров. — Еще несколько хороших атак, и мы положим конец гражданской войне и избавимся от Короны.

Легкая улыбка в уголках его губ свидетельствовала о некотором удовлетворении.

— И что вы планируете?

— Пока ничего — потому что находимся во мраке неведения.

— Я думал, у тамплиеров всюду глаза и уши, — сказал он со скрытой насмешкой.

Точно как мать.

— Были. Пока ты не начал их резать.

Он улыбнулся.

— Твой осведомитель говорил о приказах сверху. Значит, ясно, что делать: найти, кто отдает приказы лоялистам.

— Солдаты подчиняются егерям, егеря командующим, значит. надо идти по цепочке.

Я обернулся. Неподалеку все так же скабрёзничал патруль, позоривший военный мундир, флаг и короля Георга. Егеря были связующим звеном между армейским командованием и войсками и были обязаны держать красные мундиры в повиновении, чтобы те не раздражали и без того озлобленное население, но егеря на улицах появлялись редко, только при серьезных происшествиях. Ну, скажем, если убит какой-нибудь красный мундир. Или два.

Я вынул из-под плаща пистолет и нацелил его на другую сторону улицы. Боковым зрением я видел, как Коннор разинул рот, когда понял что я сейчас выстрелю в красных мундиров, фиглярствовавших возле повозки. И я действительно наметил одного, который все еще кричал непристойности какой-то женщине — она, шурша юбками, краснея и низко опустив голову, торопилась пройти мимо. И я нажал курок.

Грянул выстрел, дневная тишина разлетелась в куски, и красный мундир отпрянул назад, а между глазами у него зияло отверстие от пули и струилась темно-красная кровь. Мушкет упал на землю, а рядом повалился убитый солдат. Красные мундиры сначала растерялись настолько, что лишь вертели головами по сторонам, пытаясь понять, кто стрелял. Потом они потянули с плеч свои ружья.

Я пошел на ту сторону улицы.

— Что ты выдумал? — вслед спросил Коннор.

— Убить побольше, чтоб егеря прибежали, — ответил я. — Они нас выведут куда надо.

Один из солдат уже развернулся ко мне и атаковал меня в штыки, но я прошелся по нему клинком, вспоров и ремни, и мундир, и живот. Тут же я уложил еще одного, а третий отступил для большего простора назад и хотел уже вскинуть ружье, но уперся спиной в Коннора и через миг уже сползал с его спрятанного клинка.

Стычка кончилась, улица, до этого многолюдная, враз опустела. Раздался набат, и я подмигнул:

— Ну, вот, я же говорил, что егеря не заставят себя ждать.

Нам достаточно было изловить хотя бы одного — задача, которую я с удовольствием предоставил Коннору, и он меня не подвел. Меньше чем через час мы завладели письмом, и пока отряды егерей и красных мундиров носились взад и вперед по улице, с остервенением пытаясь отыскать двух ассасинов («Да говорю тебе, ассасины. У них были клинки гашишинов»), безжалостно вырезавших целый патруль, мы спрятались на крыше и стали читать.

— Письмо зашифровано, — сказал Коннор.