Покинутый

Красные мундиры переглядывались, приоткрыв в сомнении рты, а растерялись они до такой степени, что на мгновение я заволновался, что они и вовсе оставят это без последствий. Даже Брэддок, чуть поодаль, просто стоял столбом с отвисшей челюстью, не зная, что лучше: вознегодовать или расхохотаться на эту вспышку чистого безумия. Неужели они просто развернутся и уйдут? Наверное, того же самого испугался и Чарльз, потому что он вдруг добавил:

— Тьфу на вас и на все ваши липовые войны! — и выложил последний козырь.

Он нагнулся, ухватил кусок конского навоза и швырнул его в солдат, большинство которых проворно отскочили. Но, к нашему счастью, генерал Брэддок в их число не вошел.

Он стоял с конским дерьмом на мундире и больше не испытывал затруднений в том, что ему выбрать: расхохотаться или разозлиться. Он рассвирепел, и казалось, что от его рева задрожали листья на деревьях:

— Взять его!

Несколько солдат из патруля кинулись за Чарльзом, который уже развернулся и бросился бежать — вдоль магазина, а потом возле таверны нырнул налево.

Упускать такой случай было нельзя. Но вместо того, чтобы удирать, Джон всего-навсего вымолвил:

— Черт!

— Что еще? — спросил я. — Бежим!

— Боюсь, не выйдет. Ваш человек в тупике. Спасать надо его.

Я мысленно застонал. Вот вам и спасательная операция — только спасать надо совсем другого. И я кинулся в проулок: но вовсе не затем, чтобы выполнить приказ нашего доблестного генерала; просто я должен был защитить Чарльза.

Я опоздал. Когда я прибежал, он уже был под стражей, а я плелся сзади и тихо ругался, пока его не притащили обратно на главную улицу и не поставили перед взбешенным генералом Брэддкоком, который уже потянулся за саблей; но тут я решил, что дело зашло слишком далеко.

— Отпусти его, Эдвард.

Он обернулся ко мне. И хотя его лицу было уже невозможно потемнеть еще больше, все-таки оно потемнело. Запыхавшиеся красные мундиры смущенно переглядывались, а Чарльз, стиснутый по бокам конвоирами, смотрел на меня с благодарностью.

— Опять ты! — Брэддок в бешенстве плюнул.

— А ты думал, что я не вернусь? — спокойно ответил я.

— Меня больше радует, как быстро вас вычислили, — злорадствовал он. — Немочь на подходе, а?

Я не собирался с ним препираться.

— Отпусти нас — и Джона Питкерна тоже, — попросил я.

— Я не люблю, когда ставят под сомнение мой авторитет, — сказал Брэддок.

— Я тоже.

Его глаза вспыхнули. Неужели он больше не с нами? На миг я представил, что сижу рядом с ним, показываю ему книгу и слежу, как он изменяется, словно я когда-то. Способен ли он внезапно постигнуть знание, как я? Способен ли вернуться к нам?

— Свяжите их, — приказал он.

Нет, рассудил я, он не способен.

И в который раз я пожалел, что здесь нет Реджинальда, потому что он пресек бы все это в зародыше: не дал бы случиться тому, что случилось дальше.

А случилось то, что я решил освободить их; решил и выполнил. В один миг я выхватил клинок, и ближайший красный мундир умер — с изумлением, застывшим на лице; а я ринулся через него дальше. Краем глаза я видел, как Брэддок метнулся в сторону, обнажил шпагу и заорал другому солдату, который тянулся к уже заряженному пистолету. Джон подоспел к нему прежде меня и молниеносно рубанул по запястью, не отрубив совсем, но лишь повредив кость, так что кисть повисла, и пистолет упал на землю, не причинив нам вреда.

Слева на меня бросился еще один солдат, и мы обменялись с ним ударами — одним, другим, третьим. Я теснил его, пока не припер к стенке, и последним выпадом я поразил его в сердце — между ремнями на его мундире. Я развернулся и схлестнулся с третьим — парировал его удар и, ткнув ему шпагой в живот, опрокинул в грязь. Тыльной стороной ладони я стер со своего лица кровь и увидел Джона — который пронзил другого солдата — и Чарльза, который, выхватил клинок у одного из своих конвоиров и несколькими уверенными ударами прикончил второго.

Бой кончился, и лицом к лицу со мной остался только один противник — и этим противником был генерал Эдвард Брэддок.

Казалось бы, чего проще? Чего проще покончить со всем этим именно теперь. По его глазам я видел, что он понимает — понимает, что в душе у меня только одно желание: убить его. Пожалуй, он впервые понял, что тех нитей, что связывали нас когда-то, тех прежних тамплиеров или взаимного уважения с Реджинальдом, больше не существует. Секунду я медлил, но потом опустил клинок.

— Сегодня я не подниму на тебя руки, потому что когда-то ты был мне как брат, — сказал я ему, — и ты был лучше, чем теперь. Но если наши пути пересекутся вновь, я забуду все обязательства.

Я повернулся к Джону.

— Вы свободны, Джон.

Все трое — я, Джон и Чарльз — мы собрались уйти.

— Предатель! — крикнул Брэддок. — Убирайся вон. Пляши под их дудку. А когда будешь валяться поверженный на дне темной ямы и подыхать там, то, клянусь, ты припомнишь мои слова.

И он зашагал прочь, переступив через трупы своих солдат и расталкивая прохожих.