Поклон старикам

— Товарищи начальники, пожалейте старика. Я ведь даже не смогу понять, о чем там говорить будут. Я же всего лишь темный бурятский старик. Возьмите лучше Ендона Тыхеева. Он человек проворный, остер на язык и перед людьми любит речь держать, — отнекивался старик.

— Ендон Тыхеев наш знатный чабан, — негромко объяснил Шоноеву председатель. — Как вы не можете уразуметь, дядюшка Бизья: ваш этот Ендон — чабан. А мы едем на совещание строителей, передовиков строительства, понимаете? У вас с Ендоном всю жизнь длится неприязнь, ссоры, неужели вам все это еще не надоело?

— У Ендона на лбу же не написано, что он чабан, вот потому и говорю. Если его чуть подбодрить, подхвалить, то он, ей-богу, покажет себя не хуже любого строителя. Еще даже впереди многих окажется.

Председатель посуровел лицом, глаза его стали колючими.

— Видите ли, товарищ Заятуев, мы ведь не шутить сюда собрались. Вы не ребенок, должны понять, что вам говорят. Не от нечего делать уговариваем мы вас. Что это такое, в конце-то концов! До каких пор вы вы будете думать только о себе? Вам предлагают принять участие в большом общественном деле, а вы, как пугливый конь, шарахаетесь все в сторону да в сторону. И это вместо того, чтобы на легковой машине прокатиться до города, повидать зятя, дочь, внуков. Скажите-ка прямо, с каких пор вы не были в городе?

— Да вот… как-то после войны ездил один раз.

— Это же тридцать лет назад! — секретарь райкома был явно поражен.

— Да, — старик Бизья потупился. — Зачем болтаться по свету и терять попусту время. Так я рассуждаю своим скудным умишком.

— И это передовой строитель, ударник! Ну, а на курорт, в санаторий не доводилось ездить?

— Зачем мне это, если я не болею? Пусть уж туда ездят всякие ендоны тыхеевы. Это ведь такие люди, что скользнет по ним тень коршуна, и они тут же начинают кричать, что простудились.

— Что такое телевизор, знаете?

— Как сказать… Слышал про такое.

— Ну, хотя бы в кино вы ходите?

— Нет. Я ведь русского языка почти не знаю…

— Как же такому человеку можно было давать звание ударника коммунистического труда? Поражаюсь… — негромко сказал по-русски Шоноев, обращаясь к председателю, и, морщась, качнул головой.

— Это же исключительно трудолюбивый человек. Большой мастер строительства. Было бы у нас в колхозе хотя бы три таких Заятуева, не понадобилось бы тогда сто лодырей, — ответил Банзаракцаев и повернулся к старику. — Ну, я вас и в самом деле не умоляю. Это приглашение я взял не из своей головы, оно исходит сверху, из республиканских органов! Держите, — с этими словами председатель протянул сверкающий золотыми буквами по красному атласному картону пригласительный билет.

Уже порядком подавленный, старик Бизья отозвался дрожащим голосом:

— Что ж, делать нечего. Начальству надо повиноваться, такая мысль сидит в моей голове не со вчерашнего дня, — и, как бы желая сделать свои слова более убедительными, толстым корявым пальцем постучал себя по виску. — Я ведь дурость-то свою только потому и показывал, что, думаю, не пойму я там ничего, а потому и пользы от меня не будет никакой. Такие дела под силу только молодым, с острым умом — вот как я всегда думал. Ей-богу, именно так. А теперь что ж поделаешь, придется ехать. На строительство-то мне можно заглянуть?..

…Явившись на работу, Бизья обычно не сразу приступал к делу. Отойдя в сторонку от бревен, завезенных для строительства, он, сложив ноги калачиком, усаживался на зеленую травку, доставал кисет, свою видавшую виды трубку, выбивал ее о мозолистую ладонь, старательно наполнял табаком, после чего принимался не спеша курить. В этом смысле он был довольно-таки странным человеком. Он курил только один раз — перед тем, как приступить к работе. В другое же время — будь то дома или на улице — он и не помышлял о табаке. То ли это его утренняя трубка, выкуриваемая перед работой, помогала ему сосредоточиться и обдумать, что и как надо сделать сегодня; то ли уж это была просто глубоко укоренившаяся привычка, столь же обязательная, как утреннее умывание. Так вот и сиживал старик, опершись локтями о колени и как бы любуясь уже сделанным, и обводил загоревшимся взором то, что создавалось его руками.