Поклонение волхвов

Отец Кирилл был привлечен в комитет по распоряжению владыки – как священнослужитель и как сын покойного архитектора, профессора Триярского. Первые комитетские заседания отец Кирилл посещал с интересом неофита. Вникал в цифры, разглядывал чертежи. Правда, уже тогда от чертежей веяло зеленой скукой. Это был один из раздутых, страдавших византийским ожирением храмов, какие отец звал «слонами» и «православными мечетями». «Отчего-то идея, что мы – третий Рим, – говорил отец (уже больной, в кровати, с чаем), – преобразовалась незаметно в веру, что мы – второй Константинополь. Арифметически оно верно, а с архитектурной точки свелось к тому, что стали заниматься слоноводством». Молодой Кирилл (сидит рядом с кроватью, из училища забежал) улыбается, отец смотрит на его улыбку: «В Византии-то все небольших размеров было. Ну, только храм Святой Софии, и тот не так уж по современным меркам велик, не подавляет массой, даже со всеми контрфорсами, которые к нему потом достроили. Это турки потом взяли его за образец и стали раздувать в своих мечетях. Голубая мечеть напротив Софии – это что? Раздутая Византия. Раскормленная, как гаремная жена. Теперь и у нас так строят. Когда были третий Рим, строили Кремль, не стеснялись звать итальянцев-архитекторов… А теперь – второй Константинополь, а по правде – второй Стамбул». Отец лежал, пол был завален эскизами Рождественской церкви, Кирилл поднимал и глядел. «Брось!» – кричал отец. Он бросал, листок летел вниз…

– К сожалению, на сегодняшний день через пожертвования собрана лишь пятая часть необходимой суммы – сто тридцать семь тысяч четыреста двенадцать рублей. Поэтому еще на прошлом заседании комитет постановил обратиться к господину Бурмейстеру с просьбой внести в проект некоторые изменения, которые бы поспособствовали удешевлению.

Отец в последний свой год отчего-то невзлюбил Турцию. Правда, Турцию тогда не любили все. И газеты, и Святейший синод, и дамы, устраивавшие базары в пользу сербов, и художник Репин, изобразивший запорожцев, пишущих турецкому султану едкое письмо. Но отец невзлюбил Турцию совсем не так, как того требовала мода и сочувствие к славянам. Его Турция не имела четких границ, возникала иногда совсем рядом, проносилась по его кабинету и пряталась в чашке с чаем.

– Предложено было также отказаться от мозаичных икон снаружи храма, которые предполагалось заказать в Петербурге, в мозаичной мастерской Фролова…

Туркестан отец тоже считал Турцией. «Туран», – говорил он, и по его лицу пробегал тик. Он читал Владимира Соловьева и Анну Шмидт. «На нас надвигается Средняя Азия стихийною силою своей пустыни», – писал Соловьев, отец подчеркивал это место и брел к столу, опрокидывал стул, что-то переделывал в проекте. Его церковь должна была побороть «Туран» и спасти мир. «Последствия сифилиса, перенесенного в отрочестве», – объяснял врач, вытирая руки вафельным полотенцем. Мать молчала. Она высохла и пожелтела. Она боялась умереть раньше отца, он не простил бы ей этого.

– Кроме того, в первоначальном проекте для устойчивости сооружения с северной и южной его стороны предусматривались контрфорсы в виде киота с нишами. В нишах предполагалось установить белые мраморные доски в форме креста, увенчанные круглыми образами. На досках должны были быть высечены имена завоевателей и устроителей Туркестанского края с кратким перечнем их подвигов. От этого тоже предлагается ради экономии отказаться.

– На героях экономим…

– Отказаться от контрфорсов? – спросил отец Иулиан, который делал записи бисерным почерком.

– Нет, от украшений. Контрфорсы никуда не денутся.

– Но ведь даже так не укладываемся? – протрубил с места отец Сергий. – Без украшений тоже?

Докладчик согласился, что даже так.

Публика запеклась на своих стульях; стаканы с киселем, которые были налиты в начале заседания, стояли пустыми и липкими.

Отец Иулиан подложил отцу Кириллу вырезку:

– Из «Кавказского благовестника» заметочка. «Как евреи издеваются над православием».

Отец Кирилл от нечего делать пробежал глазами. Прошение на имя архиепископа Иннокентия, экзарха Грузии, от 8 февраля 1910 г., принять обряд крещения от некого Иосифа Рубинштейна. Второе прошение от него же, 17 февраля 1912 года: «По моей просьбе я был просвещен таинством св. крещения, однако, несмотря на крещение, я не смог проникнуться в должной степени верованиями православной церкви и стать глубоко верующим христианином, в глубине души продолжая исповедовать ту же иудейскую религию, к которой принадлежали мои предки».

Отец Иулиан ткнул пальцем и шепотком прочел окончание:

– «Исповедуя в глубине души иудейскую религию, Ицка Рубинштейн не задумался просить св. крещение, а когда, очевидно, устроил тот гешефт, ради которого продавал свою веру…»

Палец у отца Иулиана был тонким и беспокойным.

– Ну как? – Палец исчез, появился серый зрачок отца Иулиана, наклонившего свою мохнатую голову. – Хочу отослать в наш «Епархиальный вестник». Владыка такие сведения ценит.

– «Ицка», – сказал отец Кирилл, – это уменьшительное от «Ицхак», «Исаак». А тут «Иосиф».