Поклонение волхвов

– Брат, брат, и мне! – подходит сзади паренек с обрубком. – Вот спасибо! – поглядывает на милиционера, понижает голос до хрипа. – Ты ведь Георгия Вознесенного брат, правда? Узнал я тебя.

– Кого брат?

– Георгия, которого на десятом положили.

Николай Кириллович неуверенно кивает.

– А потом вознесли его… – Паренек крестится обрубком. – Вся Гагаринка об этом говорила. А, говорят, грешник был. Правда?

– Не знаю.

– Вот и я нашим говорю, там, – глядит наверх, – виднее. Говорят, плясал, как бог. Я сам не видел, Федька Профессор у нас видел, говорит, так плясал, что слезы у людей были. Правда? За то и списали все ему, теперь перед силами небесными пляшет… Добавишь, ради праздника? Христос рождается!

– Славьте Его… – шевелит губами Николай Кириллович.

До всенощной еще час. В церкви темно, стоит знакомый с детства старческий запах. Одна женщина моет линолеум, другая занята свечным столиком, выковыривает отверткой воск. Пол скрипит, сквозь линолеум проступает неровность досок. Проходит иподиакон, облачение точно из занавески сшито.

Батюшка выходит из алтаря. Николай Кириллович целует обветренную руку.

– Отец Михаил… – начинает Давлат.

– Нет времени. Сейчас не могу.

Голос глухой, резкий. Из приоткрытой двери в алтарь тянет холодом.

– Это брат Георгия Триярского, – говорит Давлат.

– Вижу. И протоиерея Кирилла Триярского сын.

У Николая Кирилловича поднимается бровь.

– Не могу. – Батюшка обходит ведро с тряпкой, благословляет уборщиц. – Уполномоченный приезжал, два часа сидел. А дела сами не делаются. Отец дьякон с аппендицитом загремел.

В притворе подзывает Николая Кирилловича:

– Отстоишь ночную. Исповедую, потом поговорим.

– Я не готовился к исповеди…

– Выпивал? Любодействовал? Нет?.. Сергий Петрович! Один канон покаянный из пономарки захвати!

Иподиакон, колыхнув «занавеской», уходит. Отец Михаил переговаривается с Давлатом. Николай Кириллович отходит, смотрит на батюшку. Сразу на «ты», и отца знает. Слышал, наверное. В журнале патриархии был некролог, лет семнадцать назад.

– Вот, возьмите. – Иподиакон протягивает листки кальки. – Нечетко, но читать возможно. Из Ленинграда будете?

– Спасибо. – Николай Кириллович кладет в пальто. – Да, из Ленинграда.

– Я тоже оттудова, с Нарвских ворот, известное место. После контузии здесь остался. С праздничком.

Николай Кириллович слышит, как Давлат спрашивает отца Михаила: «А что уполномоченный хотел?» – «Ну это как обычно. Чтоб колокольного звона не было. Чтоб нищих не было. Детей не было. Ничего не было».

Давлат, попрощавшись, уходит. Николай Кириллович стоит под иконой Георгия Победоносца. Прикладывается, стараясь не попасть губами в змия. Выходит во двор, опускается на лавку, играет пальцами по скамейке. «В Рождество все немного волхвы». Положил это на музыку как раз перед отъездом Бродского. Простенькая темка. Ми-фа-соль, соль-соль-соль, фа-диез-соль-ми. В кармане скрипит калька. Достает листки, потом замечает Жанну и машет рукой.

* * *

Дуркент, 2 февраля 1973 года