Поклонение волхвов

Через Бродского вышли на какого-то журналиста. Журналист бывал в Питере и согласился помочь. Потом долго и вкусно рассказывал о своих приключениях. Позвонил в Питере бывшей жене Н. К., нарвался на какую-то старуху, та заявила, что такие здесь не живут, побежали гудки. Наверное, испугалась иностранного акцента… На другой день журналист попросил позвонить туда одного из своих русских друзей, сам стоял рядом. Старуха после строгого допроса пошла звать. Журналист сам взял трубку, представился, попросил о встрече, назвал цель. «Ну… приезжайте», – ответил слегка усталый женский голос и стал объяснять, как добраться. Дождливым вечером журналист входил в серый дом на Гражданском проспекте. Дверь открыла крашеная блондинка в вязаном платье; чувствовалось, что платье было совсем новым, а в квартире только что сделали влажную уборку. «Заходите, – сказала женщина и стала зачем-то показывать ему квартиру. – Вот это наша кухня… Спальня». В спальне сидела, сжавшись, девочка лет двенадцати. «Наша дочь Варвара. Варя, поздоровайся, ты же учила». Девочка поздоровалась на школьном английском и сжалась еще сильней. Потом была показана столовая. Там уже был накрыт стол – чай, печенья. «Может, вы хотели бы выпить?» Нет, спасибо, он хотел бы узнать адрес Николая Триярского. Объяснил ситуацию, сказал про оркестр, про фестиваль. Женщина слушала и печально кивала. «Адрес я вам дать не могу». У нее его нет? Нет, у нее он есть. «Я ему напишу вначале, спрошу, и если он сам решит…» Журналист объяснил, что он через три дня уезжает в Штаты. «Не знаю… Вы меня ставите в сложное положение. Адреса я вам не дам. У Николая уже были неприятности из-за контактов с иностранцами… Попробуйте это варенье». Журналист стал прощаться. Долго вызывал лифт, проклиная потерянный вечер. Почувствовал за спиной движение, дверь квартиры тихо открылась, выглянула девочка, протянула листок бумаги и исчезла. Изнутри послышался сердитый женский голос, тут как раз пришел лифт. Выходя из подъезда, журналист поглядел на дом; окна горели сквозь дождь. Он попытался угадать квартиру, где только что побывал и где теперь мать кричит на дочь из-за этого несчастного адреса, который он сжимает в руке.

Получив адрес, Илик тут же накатал письмо… Потом еще одно…

– Артель «Напрасный труд», – сказал бывший композитор Яблоков, с которым он случайно встретился за день до отъезда. Яблоков женился, полысел и куда-то торопился. О старой ссоре они не вспоминали.

– Сидел бы он в Питере или в Москве, его еще можно было бы достать. А Средняя Азия… – Яблоков махнул рукой. – Артель «Напрасный труд»! – и нырнул в метро.

Яблоков был, наверное, прав. Илик поглядел наверх, в подсвеченную душную темноту. Ни одной звезды, они в Нью-Йорке вообще не видны. Купил себе пиццы и огромную колу, льдинки таяли и побрякивали при ходьбе.

* * *

А ведь они тоже не знали, как его найти! (Голос Яблокова продолжает звучать, хотя и не совсем его интонации.) Пустились, что называется, на авось. Нет чтобы сидеть в своих замках, медленными глотками пить вино, слушать, как потрескивает уголь в жаровне. Скучно, конечно, в зимнее время, но от скуки пока никто не умирал. А вот попасть в переделку в дороге – это запросто. Кругом разбойники, римляне, мятежники. Никто не посмотрит, волхв ты или кто. Хоть царь. Безумная, если разобраться, идея. Удивительно, что пришла она в голову сразу троим. И независимо друг от друга, как научное открытие. Собственно, это и было научным открытием.

– Новая звезда… – Мельхиор сощурил морщинистое веко и снова припал к своей созерцательной трубке.

– Новая звезда, – потеребил угольную, с проседью бородку Гаспар и стал зарисовывать небо.

– Новая звезда! – Юный Балтасар снял со стены альуд и провел смуглыми перстами по струнам.

Царь иранский. Царь халдейский. Царь аравийский.

Хорошо (снова голос Яблокова), сделали открытие, честь и хвала, и сидели бы дальше в своих замках. Мало ли что там, на небе, – на земле забот хватает. Интриги, казни, приемы. Для чего, спрашивается, тащиться неизвестно куда? Напрасный труд!

– Родился Царь Иудейский… – Седая голова Мельхиора склонилась над пророческими книгами.

– Родился Царь Иудейский, – читает Гаспар письмена, проступившие на его рисунке.

– Родился Царь Иудейский! – Балтасар разгадал гармонию, возникшую в небесном хоре с появлением нового светоча.

Царь-архитектор. Царь-художник. Царь-музыкант.

Ну родился, и что с этого? Каждую минуту кто-то рождается, и цари в том числе. И, главное, где эта Иудея и что есть Иудея? Захудалая римская провинция. Ни злачных нив, ни тучных пастбищ. Ни театров и филармоний, на худой конец. Чего, спрашивается, горячку пороть?

– Надо идти поклониться Ему… – Мельхиор медленно поднимается из-за стола с рукописями.

– Надо идти поклониться Ему, – отложил Гаспар рисунок с высыхающей тушью.

– Надо идти поклониться Ему! – Балтасар заиграл на альуде мелодию странствия и поиска истины.

Царь-бас. Царь-баритон. Царь-тенор.