Поклонение волхвов

Он не знает «что». Мимо проходит еще группка, обсуждая спектакль.

– Пока, что ли? – Жанна быстро улыбается, поворачивается, идет прочь.

– Жанн!

Жанна, не поворачиваясь, машет ему в пустоту, сует руку обратно в карман.

В фойе почти пусто, несколько фигур, гулко поет радио.

«Не кочегары мы, не плотники, но сожалений горьких нет, как нет…»

Николай Кириллович проходит мимо фотографий, спускается, стучит в дверь, толкает.

Садык смотрит на него из-за стола. На кресле, всхлипывая, скорчился Масхара.

– Я не вовремя? Спотыкается о валяющуюся дойру.

– Звоните! – Садык резко подвигает телефон.

– Что-то случилось? Садык молчит.

– Спектакыл… сняли! – всхлипывает Масхара.

Рука Николая Кирилловича, потянувшаяся к телефону, застывает.

– Как «сняли»?

«Не откажите мне в любезности, со мной пройтись слегка туда-сюда…» – доносится через незакрытую дверь.

– Когда?

– Сейчас, – поднимается Садык. – Казадупов сообщил.

– Он же поздравлял!

– Да. Ему лично, говорит, очень понравилось. Решали наверху.

Гремит марш.

– Что теперь?

– Завтра лечу в Ташкент, может, еще что-то смогу. – Садык выразительно опускает взгляд вниз, чуть ниже пряжки ремня. – Актерам пока ничего не сказал. Только вот ему, бедному…

«Но сожалений горьких нет, как нет…»

Подходит к Масхаре, гладит его мокрое лицо:

– Шут мой, я схожу с ума…

* * *

Город с желтым куполом,

19 сентября 1973 года по старому стилю

И наступил Судный день.

Утром они омыли только пальцы. Потом покрыли себя талитом и стали молится. Опустившись на колени и коснувшись лицом пола, они произносят: «Барух шэм кевод малхуто леолам ваэд».

В воздух поднимаются двести египетских самолетов. Он узнает советские МиГи. Египетская артиллерия ведет огонь по минным полям и проволочным заграждениям израильтян. Взрывается песок, бегут солдаты. Египетская пехота переправляется через канал. Начинается переправа плавающей бронетехники.

А они произносят с глубокой сосредоточенностью минха, ибо пророку Илии ответили с небес именно на эту молитву.

Высаживается первая волна египетской пехоты. Израильские танки начинают движение к каналу, но часть их позиций уже занята египтянами, вооруженными противотанковыми орудиями. Вскоре на восточный берег канала высаживается вторая волна пехоты. Израильские ВВС наносят первый авиаудар.

Инженерные войска египтян с помощью водометных машин промывают проходы в песчаном барьере.

Экран гаснет.

* * *

– Это пока все, что мы получили с Большой земли. – Сухомлинов сжимает папку. – У иудеев большой праздник, поэтому и наложились их молитвы. Вырезать не имелось возможности.

– Значит, война?

Впрочем, и так ясно. Вначале война Египта и Сирии с Израилем. Потом в нее вмешиваются СССР и Штаты. Потом… «Не это ль час кончины мира? Исполненье сроков. Конец времен и прекращенье дней…» Откуда это? Вертится в голове с утра.

– Это, похоже, посерьезнее Карибского кризиса, – слышит свой голос как бы со стороны. – Наши миротворческие силы уже отправлены туда?

Министр и Сухомлинов ненавидят друг друга.

– Ваше императорское величество. – Министр глядит в стол. – Преображенцы были разоружены в верхних слоях атмосферы. Среди георгиевцев, как выяснилось, давно работали агитаторы. Час назад, изменив присяге, полк перешел на сторону американцев.

– Это был не переход. – Губы Сухомлинова кривятся. – Просто в армию просочились сведения…

– Какие сведения?

– Что готовится указ о вашем отречении.

– Что? Что?!

Дверь распахивается, вбегают несколько людей из дворцовой охраны.

Один, белобрысый, приставляет дуло к виску военного министра.

– Я не понял, к чему этот театр. – Он снова не узнает свой голос. – Что за указ?

Сухомлинов распахивает папку, протягивает листок.

– Передайте мне очки… – берет листок, надо выиграть время.

– У вас… – Сухомлинов смотрит нагло, почти в упор, – …насколько нам известно, прекрасное зрение.

– Кому это «нам»?

– Иуда, – шепчет военный министр.

– «Нам» значит «нам». Демократическим силам Вселенной, несущим пламя свободы.

– Не обожгитесь… – Министр морщится: белобрысый давит ему в висок револьвером.

– Я не буду это подписывать. – Комок смятой бумаги падает к ногам Сухомлинова. – Уверяю вас, граф, вы напрасно надеетесь.

– В таком случае я вынужден вас поместить под арест… как… как самозванца!

– Вы забываетесь, граф!

– Нет, на этот раз забываетесь вы. Это вы забыли об условиях договора!

– Договора? Ах вот куда вы клоните. Но по договору…

– …по договору срок ваших царских, а точнее суррогатных царских полномочий ограничен временем жизни… – лицо Сухомлинова снова меняется, – Государя Императора и вашего отца.

Становится тихо. Он опускает голову.

– Вы прекрасно справились с вашими обязанностями, – продолжает Сухомлинов. – Почти год все мысли, все чувства вашего венценосного родителя транслировались через вас. Пока его тело безвременно угасало, мы в вашем лице имели, так сказать, его полного уполномоченного представителя. Его мысль, его воля, даже его голос были с нами. Даже когда вы чуть не изволили меня расстрелять…

Один из дворцовой охраны коротко заржал.