Поклонение волхвов

Он видит пустыню. Пустыню, в которой идет битва. Переваливаются через барханы и взрываются танки. Горят, истекая жирным дымом, цистерны. Свистят ракеты, шумит пламя, синкопы автоматных очередей. Подводные лодки, всплывающие из глубин. Авианосцы, рассекающие многошумное море. Медленно вращая круглой резиной, отлипают от земли бомбардировщики. Устало светит солнце, бежит пыль, трещит саранча. Бомбардировщики ползут над землей, воздух струится ручейками вдоль крыльев. Водородная бомба сброшена, корпус самолета подается вверх. Пилоты улыбками поздравляют друг друга.

– Что будет с Городом?

– Станция будет уничтожена в ближайшие две недели. – Еще один лист бумаги ложится перед ним. – Драгоценности и произведения искусства будут переданы в американские музеи и частные коллекции. Что-то, разумеется, останется и вам. Мы умеем ценить услуги тех, кто с нами сотрудничает. Ну, так как?

Рядом с листком появляется авторучка.

Раз. Два. Три.

– Я отказываюсь.

– Что ж! – Сухомлинов встает. – В таком случае именем Соединенных Космических Штатов объявляю…

– Постойте, граф, – поднимается и военный министр. – Не торопитесь!

– Взять его! – Сухомлинов делает шаг и застывает, заметив два направленных на него револьвера.

– Именем Союза Советских Космических Республик вы арестованы, граф. – Военный министр оборачивается. – И вы, ваше бывшее величество, тоже…

Выстрел, с потолка посыпалась штукатурка.

…И заиграли арапчата.

И все остановилось.

Застыл Сухомлинов с выпученными глазами и лысиной, присыпанной известкой. Застыл военный министр. Застыли набриолиненные жеребцы из охраны.

Антиматерия среагировала на музыку.

Сколько длилась немая сцена? Секунду, две. Он схватил часы и вылетел из кабинета. «Спасибо тебе, Вольфганг Амадей!..»

За спиной защелкали выстрелы, отлетела и ударилась о паркет мраморная рука статуи. Он бежал по коридору. Вдали послышались колокола. Рождественцы? Или ловушка? Пуля пролетела рядом, зеркало брызнуло осколками…

* * *

Дуркент, 17 октября 1973 года

Почему о поклонении волхвов сказано только в Евангелии от Матфея? Почему о нем молчат остальные Евангелия, не только синоптические, но и апокрифы?

Ни в одном другом Евангелии ребенок, дитя, не занимает такого места. И в других Господь благословляет детей, но только у Матфея добавляет: таковых есть Царство Небесное. Только у Матфея Он говорит апостолам: не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Только у Матфея приводится пророчество Исаии об Иисусе: Се, Отрок Мой, Которого я избрал… Мальчик – «паис» в греческом оригинале.

Синодальный перевод не всегда дает почувствовать это сияние детства, разлитое в первом Евангелии. В переводе говорится об исцелении Иисусом слуги сотника. Господи! слуга мой лежит дома в расслаблении… Читаешь – и представляешь себе немощного старика, которого пожалел добросердечный сотник. Но в оригинале стоит «паис» – мальчик, отрок. Это мальчика-слугу разбило параличом (паралитикос – не просто расслабленный), и, не в силах видеть мучений ребенка, сотник бросается к Иисусу: «Скажи только слово, и выздоровеет отрок мой!»

Иисус Евангелия от Матфея – это Иисус Детства, Иисус-Ребенок. Ребенком мы видим Его и в Евангелии от Луки. Но там Он – Ребенок, увиденный глазами Матери: это Ее рассказ проступает за строчками евангелиста. У Луки он – Ребенок, потому что ребенком продолжает видеть своего сына всякая любящая мать. У Матфея же Он есть Ребенок, Младенец по самой своей природе…

* * *

Николай Кириллович снимает очки, закладывает ими книгу и гасит свет.

В темноте истошно тикают часы.

Вытаскивает из-под пледа руку, ищет часы. Снова зажигает свет.

Полпятого утра.

Николай Кириллович поднимается, уходит в коридор, шум смываемой воды. Возвращается с пузырьком в руках, стучит им о пиалу, разносится запах валокордина.

Снова поднимает книгу. Не открывает, глядит на обложку.

Прот. Кирилл Триярский.

Поклонение волхвов.

Книгу передал ему Збигнев. Збигнев Гренэ, единственный зарубежный участник вместо намеченных трех. Полуполяк, музыкальный критик, удивленный и небритый. Должен воплощать собой прогрессивную музыкальную культуру Запада.

За окном шумят листья. Вторая или третья серия дождя. Если бы не сердце, можно было бы разогреть кофе.

«Сияй, сияй, Дуркент…» – запевает с улицы детский хор. Николай Кириллович захлопывает форточку.

* * *

Девять дней назад все еще казалось нормальным. Да, запретили «Лира». Но Садык летел в Ташкент, надеялся и хлопал артистов по плечу. В аэропорту всей труппой пили шампанское, облили стюардессу. Николай Кириллович летел тем же рейсом – на похороны Алексея Романовича.