Покой

Прочие занятия немедленно испытали на себе всю мощь ее презрения и пренебрежения, вследствие чего пришли в упадок столь существенный, что мне – когда женщины, занимавшиеся уборкой в доме, решительно отказались от такого поручения – пришлось вычищать собачьи вольеры и кормить их обитателей. Резное и позолоченное пианино в гостиной и арфа в солярии безмолвствовали словно камни, а научные журналы, которые приносил почтальон, громоздились на столе в прихожей, и никто не посягнул на их упаковку из коричневой бумаги. Другими словами, тетя Оливия начала разрисовывать фарфор, как будто это было самым интересным делом в жизни. И у нее неплохо получалось.

Больше всего, конечно, она любила сцены в китайском стиле, выполненные целиком или почти целиком в симпатичном бледно-синем цвете. Тетя воспроизводила знаменитый узор с ивой[30] не только в более-менее классическом (то есть английском) виде, но и в собственных вариациях, из которых мне особенно запомнилась та, где в реке плавал крокодил. (Она может быть где-то в доме; надо поискать.) Еще она очень любила рисовать драконов: не только кобальтовых, невероятно извилистых и зловещих – на тарелках, мисках, чашках и вазах, но и сине-красных – внутри мисок, чашек и блюд, причем одни звери прятались на дне, где их не было видно, пока содержимое не съедали, а другие игриво выглядывали из-за края чайной чашки, иной раз упираясь грозным когтем в ручку. Эти драконы, с их завитушками в стиле рококо и бандитскими усами, в законченном виде казались чем-то неимоверно трудным, однако тетя так наловчилась, работая с кистью, что зверя обычного размера (то есть около трех дюймов длиной) могла изобразить менее чем за десять минут.

Однажды – кажется, за день или два до вожделенного вторника, когда должна была открыться ее студия, – проведя час или около того рядом с тетей Оливией, пока она рисовала (в основном драконов), я спросил, как ей удалось так хорошо освоить это искусство. Взяв с меня обещание хранить тайну (а я, естественно, поклялся с радостью, и еще охотнее поклялся бы на собственной крови, чем на старой, рассыпающейся, нечитаемой из-за готического шрифта семейной Библии, которую она достала по такому случаю), тетя Оливия показала мне коллекцию, которую, по ее словам, собирала с детства. Коллекция содержалась в кожаном альбоме для вырезок, на обложке которого извивалось еще больше нарисованных ею драконов, – и я очень хорошо помню, как она замерла с закрытым фолиантом на коленях, в последнюю секунду обдумывая, целесообразно ли доверить мне такой секрет.

Когда тетя открыла альбом, я узрел яркие цвета, словно в комнату ворвалась стая попугаев. Оливия листала страницы быстро, словно стыдясь, и давала мне лишь секунду, чтобы взглянуть на каждую. На тускло-кремовых листах альбома были прикреплены десятки – а может быть, и сотни – упаковок от фейерверков: тигры, зебры, ученые обезьяны, свирепые воины и, конечно же, мириады драконов, которые извивались и петляли, словно вычурные струи дыма, хлестали усыпанными самоцветами хвостами красные китайские иероглифы, а змеиными языками лизали алые римские буквы: «Фабрика фейерверков Куаньюйэнь Ханкэ, Макао». Названия были в таком духе.

Но, как я уже говорил, тетя не ограничивалась в узорах на фарфоре драконами или даже драконами и ивами. На некоторых из ее работ толпились круглоголовые, белолицые, сутулые китайские дети с гротескными улыбками, а еще – безмятежные придворные дамы и господа в одеждах, которые и сами были расписаны замысловатыми сценами. Однажды Оливия показала на вазу императора и сообщила, что трон дракона сейчас пустует, а потом предсказала, что когда-нибудь он снова будет занят; это было, я полагаю, в разгар Эры милитаристов, когда смерть Юань Шикая оставила Срединную империю без предводителя[31]. Причудливые костюмы и стилизованные лица напомнили отцовскую граммофонную пластинку[32], и я начал, в такт музыке повышая и понижая голос, петь:

Мы японские господа,
Вы нас видели много раз
Там, где ширмы и веера,
Где немало чашек и ваз…

– О нет, – возразила тетя, – это китайские господа, они совсем другие.

Я спросил, есть ли какие-нибудь китайцы где-то… ну… недалеко.

– Они гораздо ближе, чем ты думаешь, Ден, – сказала тетя и, отложив кисточку, мило улыбнулась мне и постучала себя пальцем по лбу. – Вот здесь таится целая империя с рисовыми полями, степями и садами. А еще там есть пагоды и стеклянные колокольчики, звенящие на ветру, смирные водяные буйволы и тьма-тьмущая людей.