Покой и не снится

— Хочу, — открыто огорошил он меня. — Разве вы забыли, что я сказал вам вчера?

— А что вы сказали?

— Если я встречу идеал своей мечты, коим, как позже я добавил, являетесь вы, то готов положить к ногам этой женщины все.

— Право, я этого не стою. — От столь пылкой речи смутилась даже я, повидавшая многое на своем веку.

— Нет, стоите! — Жемчужный был неумолим. — И не спорьте со мною, Женечка. Если бы вы этого не стоили, я бы остался на скучном банкете.

— И какой же ресторан мы выберем?

— «Седьмое чудо света»!

— О! Это очень дорогой ресторан.

— Думаете, я вчера родился?

— Нет.

— Тогда вперед, — он взял меня под локоть, и мы направились к выходу.

— Кастет! — раздалось сзади.

Мы с Жемчужным обернулись одновременно. В проходе между двумя гримерками стоял длинный парень в брюках и с голым торсом. Я узнала его. Он исполнял одну из ролей в спектакле. Только там он выглядел интеллигентным человеком, а здесь передо мной стоял здорово подвыпивший разгильдяй.

— Что? — спросил у него Константин.

— Ты куда лыжи-то навострил?

— А твое какое дело? — с ним Жемчужный не миндальничал и выглядеть джентльменом не старался.

— Так банкет же. Забыл?

— Я не останусь, — сообщил голотелому мой спутник.

— Да ты че, Кастет? Сдурел? Это ж халява!

— Подбирай выражения, Игорь, — осадил его Костя. — Ты что, не видишь, что я с дамой?

— Ну извини, — пьяный актер развел руками, а Жемчужный, снова взяв меня под локоть, сказал вполголоса: — Не обращайте внимания, Женечка. Пойдемте.

Мы пошли к двери, а голотелый все продолжал что-то бормотать нам вслед.

— Вот они — актеры, — многозначительно изрек Константин. — Совершенно беспардонный народ. Кстати, я так и не спросил вас, — переключился он на другую тему. — А как вам сама драматургия сегодняшнего спектакля?

— Сильная вещь, — вынуждена была согласиться я.

— Сильная — это слабо сказано, — подытожил Жемчужный. — На мой взгляд, Эрдман — лучший драматург всех времен и народов. Гений.

Константин говорил о нем с такой гордостью, как будто в том была и его личная заслуга.

Ресторан «Седьмое чудо света» располагался не так уж и далеко от театра, и мы добрались до него за считанные минуты. Всю дорогу почти говорил только Жемчужный, а я больше слушала, время от времени вставляя свои оценки услышанного и подбрасывая вопросы. Говорил он много и обо всем сразу. Говорил об искусстве, о драматургии, о себе лично и о человечестве в целом.

Я поймала себя на мысли, что он вовсе не утомляет меня. Слушать Константина было интересно. Я чувствовала, что это не тот человек, с которым можно связать судьбу, будущее, с кем можно растить детей, но он мне нравился.

В ресторане Жемчужный заказал столик в довольно удобном и престижном месте и предложил мне ознакомиться с меню, которое тут же любезно положил перед нами один из официантов.

— Заказывайте все, что вам понравится, — сказал Костя, улыбаясь. — Прошу вас, не стесняйтесь.

Несмотря на его любезность, я все же поскромничала и заказала сравнительно дешевые блюда. Потом заказ сделал он, и официант отправился исполнять.

— Вам нравится здесь? — спросил Жемчужный.

— Миленько.

— Никогда не бывали тут раньше?

— Не доводилось. А вы?

— Один раз, — признался он. — Отмечали в компании мой дебют.

— Да? Когда же это было?

— Лет восемь назад. Я — молодой актер.

— И какова же была ваша первая роль? — Мне и впрямь хотелось это узнать.

— Вы будете смеяться, — спрогнозировал он.

— Обещаю, что не буду.

— Я играл олененка Бэмби.

Действительно, не засмеяться было трудно. Я могла представить Костю в любой роли, но только не в роли олененка. Улыбка непроизвольно тронула мои губы.

— Вы обещали, — напомнил он.

— Разве я засмеялась?

— Вы улыбнулись.

— Это разные вещи.

В этот момент официант принес нам заказ, и мы приступили к ужину. Константин разлил шампанское в высокие фужеры и, подняв свой, предложил:

— На брудершафт.

— Согласна, — кивнула я.

— Я пью за вашу красоту, — сообщил он.

— А я за ваш талант.

— Не надо.

— Не спорьте, — остановила его я и поднесла фужер к губам.

Мы выпили, и Жемчужный, перегнувшись через стол, поцеловал меня в губы. Затем, по-прежнему не опускаясь на стул, произнес:

— Ни с чем не сравнимое удовольствие. Вкус любого самого лучшего шампанского меркнет перед вкусом ваших губ.

— Мы выпили на брудершафт, — напомнила я. — А ты продолжаешь говорить мне «вы».

— Прости, — он принял наконец сидячее положение. — Я опьянел.

— С одного глотка? — не поверила я.

— С одного поцелуя.

Да, комплименты делать он умел. Истинно по-актерски.

Я решила сменить тему.

— Слушай, Костя, а почему тот актер, ну Игорь, что ли…

— Игорь, — подтвердил он и слегка помрачнел.

— Почему он назвал тебя Кастетом?

— Это кличка у меня такая, — сообщил Жемчужный. — Среди друзей. Хочешь, тоже зови меня Кастетом.

— Нет уж. Я лучше буду звать Костя.

— Твое право.

Ну вот. А Александр Михайлович говорил, что среди его знакомых нет людей с кличками. Выходит, запамятовал. Или не хотел говорить мне об этом?

Кастет. Вульгарная кличка. А нет ли у него дружка, скажем, тоже актера по кличке Чиф?

Глава 7

— Я чем-то расстроил тебя? — тактично спросил Жемчужный.

— Не ты, — ответила я.