Покой и не снится

У Колапова вообще был довольно-таки интеллигентный вид. Худощавое лицо, козлиная бородка, как у какого-нибудь академика, высокий лоб с залысиной, а по бокам волосы нависали на уши. Очки на Павле Викторовиче были непропорционально большие, отчего он смахивал на стрекозу.

— Зачем вы вернулись?

Колапов молчал.

— Немногим больше часа назад, — решила я разговорить его, — арестовали ваших исполнителей, Павел Викторович. Косицына и Велиханова. Известны вам такие?

— Известны, — не стал отрицать опальный доктор.

— Ты нанял их, чтобы убить меня, паскуда, — вмешался в наш диалог Решетников.

— И эти кретины так и не сумели справиться с такой простой задачей, — тихо, со злостью произнес Колапов.

— Зачем вам это было нужно? — продолжала допытываться я. — Только ради мести?

— Не только, — «коварный злодей» опустил глаза. — Я хотел вернуть все.

— Что все?

— Жену, работу, положение в обществе.

Меня его ответ слегка удивил.

— И каким же образом вы рассчитывали этого добиться?

— Смерть Саши решила бы все проблемы, — выдал он. — Я мог бы вновь наладить свои отношения с Аней, зажить счастливой семейной жизнью, а главное, смог бы подписать мировую с Виталием Сергеевичем, работая под его началом. И, как прежде, занять место главврача в «Вита-С», принадлежащее мне по праву.

— А как же ваши моральные устои? — не преминула я поддеть его.

— Какие к черту устои? За три года скитаний в подвешенном материальном состоянии превратили их в пыль, в ничто. Теперь я хочу жить так, как я того заслужил.

— Твое место в тюрьме, Паша, — снова подал голос Александр Михайлович.

— Да пошел ты знаешь куда, — огрызнулся Колапов в ответ.

Но Решетников уже сорвался. Он подскочил к своему бывшему студенческому другу, схватил его за грудки и принялся яростно трясти.

— Это ты у меня сейчас пойдешь, сволочь, — кричал он, брызгая слюной в лицо оппонента. — Я на всю жизнь засажу тебя за решетку. Думаешь, не за что, думаешь, ты чистенький перед обществом. Так вот есть за что. И я смогу это доказать. Я смогу доказать, что ты лживый подонок с такими же лживыми моральными устоями врача, которыми ты прежде так всегда кичился. Того ребенка, Паша, которого так ждала Аня и из-за потери которого потом помутился ее рассудок, можно было спасти. Скажешь, не знал об этом?

— Что ты несешь? — залепетал Колапов, пытаясь вырваться из цепких пальцев Решетникова.

— Не строй из себя идиота, Паша. Мне все прекрасно известно. Галя Андреева, дежурившая в тот злополучный день в клинике, рассказала мне все. Когда Аню доставили в больницу после аварии и ее жизнь и жизнь ребенка были, к счастью, вне опасности, Галя тут же позвонила тебе и поделилась столь радостной вестью. Ты лично приехал в клинику осмотреть свою жену и вынес ужасный вердикт. Может быть, самый ужасный в твоей жизни и практике. Ты сказал тогда, Паша: «Ребенка не должно быть!»

От этих слов Александра Михайловича даже я слегка содрогнулась. Но по-прежнему не произнесла ни слова, предпочитая остаться сторонней наблюдательницей.

— Ты приговорил своего ребенка, — продолжал буйствовать Решетников. — Приговорил к смерти потому, что он тебе был не нужен, потому что его смерть была тебе выгодна, была удобна тебе. Об Анечке в тот момент ты и не подумал, свинья. На ее чувства тебе было начхать…

После этого мой клиент размахнулся и изо всех сил, на какие только был способен, врезал Колапову кулаком в челюсть. Тот упал на пол своей прихожей, изо рта потекла тоненькая струйка крови.

— А теперь, вернувшись в Тарасов, ты сам себя погубил, — подвел итог Решетников.

Но в ту же секунду Колапов энергично вскочил с пола, и рука его скользнула в боковой карман плаща, висевшего на вешалке. Когда он выдернул руку, в ней был зажат вороненый ТТ.

Я среагировала мгновенно. Схватила Решетникова за рукав и, с силой потянув вниз, повалила его на пол. Сама оказалась сверху. В этот момент я не думала о смерти. Важна была только жизнь клиента.

Но я не угадала намерения Колапова. Уже выхватив револьвер и развернувшись к врагу лицом, я увидела, как он стремительно сунул себе в рот дуло пистолета и нажал на курок. Раздался выстрел.

— Вот черт! — сказала я, не в силах сдержать себя.

— Что? — с испугом спросил Решетников, все еще не поднимаясь с пола.

— Он застрелился.

— Как? — Александр Михайлович вскочил на ноги, но тут же, узрев плачевную картину, сложился пополам. Его вырвало.

— Пойдемте отсюда, — я вывела Решетникова на лестничную площадку и аккуратно затворила за собой дверь.

Мы спустились вниз. Александр Михайлович все еще никак не мог прийти в себя. Голова у него кружилась, бледность заливала лицо.

Дождь прекратился.

Костя подбежал к нам и помог мне доволочь Решетникова до машины.

— Что с ним? — спросил он меня.

— Переутомился.

— А как этот подонок? — Жемчужный кивнул в сторону подъезда.

— Очень расстроился, что его план не удался. Буквально потерял голову с расстройства.

— А если он опять возьмется за старое? — всполошился Жемчужный.

— Это вряд ли, — я села за руль и отъехала от дома покойного Павла Викторовича.

— Все равно надо было его придушить, — резюмировал Костя.