Покойник в кювете

Дальше пенсионеры играть отказались и уставились на него.

Никита достал из сумки вторую бутылку портвейна.

Суровые лица стариков смягчились до умиления.

— Ну это потом, — сказал главный. — А ты, Петька, организуй закусон. И сам знаешь что.

Петькой оказался старичок в потертой кепчонке и с грязноватыми очками на носу.

— Понял, — сказал он и вмиг исчез.

Разговор не завязался. Над столом зависло напряженное ожидание.

Оно разрядилось с приходом Петьки. Он водрузил на стол бутылку водки — ай да старички, подумал Никита — и разложил закусон, до того завернутый в плотную бумагу светло-коричневого цвета. Никита видел ее в магазине. Целая стопа лежала под рукой у продавщицы и, видно, была востребована в полной мере местной общественностью. Закусоном оказалась докторская колбаса, порезанная толстыми кусками, такие же ломти хлеба и зеленый лучок. Все было куплено на проигранные Никитой деньги.

Непочатую бутылку портвейна главный отложил в сторону.

— Это на потом, — сказал он и распечатал бутылку водки.

Про карты все забыли.

После первого же захода по водке за столом установилась дружеская атмосфера и завязался непринужденный разговор.

Никита подкинул тему — семья Смагиных.

Их здесь помнили до сих пор.

— Михална была ничего себе баба.

Так отозвался о матери Смагина пенсионер с белесыми глазами и челкой на лбу, предварительно шмыгнув носом.

— Нормальная, отзывчивая, — дополнил Петька. — Да, Филиппыч? — обратился он к главному.

Филиппыч степенно кивнул головой.

На предмет дать взаймы, догадался Никита.

— А вот муженек у неё был еще та сволочь, — сказал Филиппыч, и оба других пенсионера согласно закивали головами.

— Одно слово: хулиган, — поддакнул Петька.

— Слава богу, отдал концы. И настрадалась от него Михална.

— Так помянем ее добрым словом, — предложил старик с белесыми глазами.

Предложение поддержали единогласно. Выпили за упокой души Михалны.

Общение со стариками проходило без официального представления и знакомства, и это имело свои преимущества — случайно встретились и так же разошлись, как в море корабли. И никто никому ничем не обязан.

«А встретимся на улице, так друг друга не признаем», — подумал Никита.

— А вот за него пить не будем, — решительно заявил Петька. — Хоть он и помер.

— Не будем, — согласились его приятели.

— Кстати, сын недавно последовал его примеру, — сказал Никита.

— Юрка-то? Помер, что ли?

— А я о чем говорю?

— Неужто? А ведь он еще в соку должен быть. По возрасту, — засомневался Филиппыч.

— Точно говорю. Стороной, правда, слышал. Но от общего знакомого.

— Туда ему и дорога, — удовлетворенно сказал пенсионер с белесыми глазами.

— Что так?

— А то: яблоко от яблони далеко не падает.

— Тоже хулиганил? — спросил Никита.

— Не без того, — сказал Филиппыч, глядя в сторону.

Беседа прервалась. Пенсионеры о чем-то задумались.

О чем могли думать эти одинокие и вряд ли кому нужные старики, отжившие свой век?

Конечно, о былом.

«Того и гляди, посыплются из них воспоминания, скучные и замшелые, интересные только им одним», — с содроганием подумал Никита и решил оживить разговор в прежнем русле.

— Да… — прочувственно сказал он. — Я, конечно, не в плане оправдания, а в качестве констатации факта говорю — время было такое. Как ни крути, а молодость Юрки выпала на крутые девяностые. Многие тогда подались в братки.

Это была наводка на нужную тему. И, кажется, на нее клюнули.

— Да, было дело, — согласился самый общительный из троицы Петька. — Тяжелые были времена. Все выкручивались как могли.

— Вот и Юрке Смагину довелось отсидеть свое, — продолжил Никита. — Не выкрутился. А чему удивляться, если он еще с детства матери лишился.

— Кто это тебе сказал, что он в детстве матери лишился? — удивленно спросил Филиппыч.

— Так… Стороной слышал, — нейтрально ответил Никита.

— Опять небось от общего знакомого, — с неприязненной миной в лице сказал пенсионер с белесыми глазами.

— Ну да, — подтвердил Никита.

— Соврал он тебе.

— Михална мужа пережила этак лет на восемь. А то и десять. Как могла старалась направить сына по-правильному. Только он от рук еще с детства отбился. В отца пошел. И при нем еще сел, — сказал пенсионер с белесыми глазами и скосил глаза на главного. — Да, Филиппыч?

Филиппыч степенно кивнул головой и поставил точку в дискуссии относительно генеалогического древа покойного Юрия Петровича Смагина.

— Так что с детства семья у него была в полном составе, — сказал он.

Так появилась первая трещина в автобиографии Смагина-сына, рассказанная им доверчивой Анне Тимофеевне.

— На стреме стоял, — вздохнул Никита. — На том и попался.

— Опять соврал твой знакомый, — хихикнул пенсионер с белесыми газами. — Смага сам влез в чужую квартиру. А на стреме поставил Рогалика. Вот на пару они и сели.

— А что за Рогалик? Фамилия такая? — спросил Никита.

— Сам ты фамилия, — возмутился Петька. — Не фамилия, а прозвище. А фамилия его Рогов всегда была. Васька Рогов. Вот он был безотцовщина. И матери рано лишился. А присматривала за ним тетка.

— А у самой была своя банда таких же отпетых, — поддакнул Филиппыч.