Покойный просил цветов не приносить

И тут во время большой перемены в школу позвонил Эрик и пригласил меня на обед. Пригласил — это, пожалуй, вежливое преувеличение, теперь, вспоминая наш разговор, я выразился бы иначе: он почти приказал мне прийти на обед.

— Приходи ровно в четыре, — распорядился он. — В темном костюме. Я пригласил Лизу. И Пребена тоже.

— Но ведь Лиза… — начал я. — То есть я хочу сказать… По-моему, Лиза и Карен сейчас не особенно дружат.

— Мне плевать на женские капризы, — сказал Эрик.

Его дед сказал бы «на бабью дурь». Слова были разные, но смысл один. И думаю, не многие осмелились бы перечить, когда дед-шкипер или Эрик что-нибудь приказывали.

— Приду, — ответил я. — Ты сказал, в темном костюме?

А сам подумал: «В такую-то жару?»

— В темном костюме, — подтвердил Эрик. — Пока.

— Пока, — сказал я в умолкшую телефонную трубку. Эрик уже давно положил свою.

Позднее я удивлялся, почему он так настойчиво просил меня прийти в тот день на обед. Почему вообще он вел себя именно так, а не иначе? Мало того, мне пришлось припомнить, как проходил обед, и вообще припомнить весь тот день, эпизод за эпизодом, минута за минутой, вместе с Карлом Юргеном.

— Что вы делали?

— Обедали.

— Начни сначала.

— Меня пригласили к обеду.

— Кто тебя пригласил, когда ты пришел, кто был на месте, когда ты пришел, ну и так далее.

Он пронизывал меня своими светлыми, похожими на рентгеновские лучи глазами. Я очень хотел ему помочь, ведь, помогая Карлу Юргену, я помогал самому себе. У меня уже не было сил выносить этот кошмар.

— Меня пригласил Эрик. Он позвонил во время большой перемены и просил меня быть у него ровно в четыре в темном костюме.

— Тебя не удивил этот темный костюм?

— Сначала, конечно, удивил, но потом я понял, зачем он понадобился.

— А дальше?

— Ну так вот, я пришел. Ровно в четыре, как договорились. Он просил меня не опаздывать. Мог бы и не просить: видел ты когда-нибудь учителя, который не был бы точен? Лиза и Пребен уже были на месте. Сам Эрик тоже. Все сидели в саду и пили аперитив.

— Настроение?

— Соответственное — сам можешь представить. А потом мы пошли к столу. Была, я думаю, уже четверть пятого.

— Что вы ели? Я хочу знать подробно.

— Отварную лососину под соусом из петрушки. Салат из огурцов. Отварной картофель с укропом. Рейнское вино, — перечислил я. А про себя думал, что отныне отварная лососина не полезет мне в горло. — Сыр, печенье и десерт, — продолжал я.

— Кто подавал?

— Горничная Карен. Она живет в доме много лет, ее наняли задолго до того, как Эрик женился. Она сестра поварихи. Ты наверняка говорил с ними, когда погиб Свен.

— Да. Продолжай.

— Потом мы вышли на веранду и пили там кофе. Сахар, сливки. Тут же стоял кувшин с ледяной водой.

— Вы все время сидели на веранде? Или кто-нибудь перемещался, уходил, приходил?

— Все мы время от времени перемещались.

— Это важно, Мартин. Вспомни.

— Я выходил за газетой — услышал, как принесли вечернюю почту, потому что хлопнула крышка почтового ящика. А остальные. Дай подумать.

— Ну?

— Карен ходила в комнаты за ножницами. Потом они с Пребеном спустились в сад нарезать роз для Пребена. Эрик раза два уходил позвонить по телефону. Ты же знаешь, какая жизнь у судовладельцев. Лиза принесла кофе. А под конец Эрик ушел переодеться в парадный костюм.

— Словом, все понемногу ходили туда-сюда?

— Именно. Впрочем, наверно, не так уж и часто, ведь прошло-то от силы часа полтора. Но, как ты сказал, все понемногу ходили туда-сюда. Может, кто-то выходил еще куда-нибудь — я не помню. В общем, не произошло ничего такого, чему можно было бы придать какое-то особенное значение.

— Понятно.

Нет, не произошло ничего такого, чему можно было бы придать особенное значение. И, однако, случилось нечто существенное, нечто связанное с жизнью и смертью.

Эрик пошел переодеться и вернулся в темном костюме.

— Мы с Мартином ненадолго уедем, — заявил он остальным.

— Вы уезжаете? — спросили в один голос Карен и Лиза. На мгновение я испугался, что одна из них добавит: «Жаль нарушать такую славную компанию!»

— Мы скоро вернемся, — заявил Эрик. — Идешь, Мартин?

Они проводили нас взглядом. Все трое притихли. Даже Пребен на сей раз отчасти утратил свою небрежную самоуверенность. Я не имел представления, куда мы едем. Эрик не удосужился ни о чем меня предупредить. Он вообще стал на себя не похож. Все чаще бывал угрюм и неприветлив.

Он вывел машину из гаража, я сел с ним рядом. Прежде чем нажать на стартер, он вытащил портсигар. Портсигар был золотой, не меньше двадцати сантиметров в длину, а замочком служил огромный сапфир. Эрик вынул сигарету. Было что-то патетическое в его крупных руках, державших этот чудовищный портсигар.

Мы тронулись с места.

— Может, теперь расскажешь мне, куда мы едем?

— Прости меня, Мартин, со мной теперь не слишком-то приятно общаться. Вообще, по-моему, это вздор. Но я должен.

Я ничего не понял. Я поглядывал на него сбоку. На его грубоватое упрямое лицо, на светлые волосы. Меня вдруг поразило, что, наверно, я до конца не понял, как глубоко страдает Эрик. Он никогда ничего не говорил. И было невозможно понять, какие мысли теснятся под его широким лбом.