Поколение

— Ну, чего приуныли? — сказал он. — Стах, сыграй что-нибудь на губной гармошке. Из-за одного Стефана Польша не пропадет. Ну его к черту! Есть еще похуже. Пришел к нам недавно один парень. Слегка прихрамывает на правую ногу, говорит, упал с лесов на стройке — панели под потолком полировал. Живой, курчавый. Мне понравилось, как он спорил во время обеденного перерыва: «Второй фронт, говорит, где он ваш второй фронт? Сидят в Италии, окопались. Ползут как черепахи. А Италию можно голыми руками брать. Партизаны сзади жмут на немцев. Там союзников вином и лимонами будут встречать». Вот я и подумал: «На задания он ходить не сможет, потому что хромает. Но привлечь его надо, Может, пригодится если не сегодня, то завтра. Дело для него найдется, а людьми пренебрегать нельзя». Пригласил, значит, я его домой, и теперь жалею. Не успел я рта раскрыть, как он выпалил: «Значит, ты продался? Какой же ты после этого поляк? В морду тебе плюнуть мало — большевистский прихвостень». И заковылял прочь. Поэтому я и хочу уйти в Четвертый, там я буду на казарменном положении и содержанием обеспечен. Я уже переговорил с Конрадом, он берет на себя командование. Говоря откровенно, я себя чувствую не очень хорошо. Влип глупейшим образом. Если Антек так говорит, значит, он с хозяином заодно, а если так, мне нельзя оставаться в мастерской. Погорел я. Он, видите ли, на союзников зол не за то, что те не воюют, а за то, что к нам Красная Армия придет. Потом во время перерыва он уже говорил другое. Хозяин поручил ему сделать новый приклад к ручному пулемету. Пулемет привезли на пролетке какие-то типы в сапогах с высокими голенищами. Издалека видать, что за птицы. Стальные части сохранились хорошо, а дерево сгнило в земле. Сейчас они вовсю выкапывают оружие. Хозяин велел делать приклад из ореха. Возни с этим прикладом не оберешься. А он тоненьким напильничком ну прямо как часовщик работает. Это особо почетное задание. Я думаю, про ногу он, наверное, соврал, ни с каких лесов он не падал. Теперь он вот что говорит: «Большевики скоро придут. Это ясно. Ну что ж, пусть приходят. Пусть приходят и убираются, откуда пришли. А мы сделаем вот так. — И Яцек передразнил хромого Аптека — сделал жест полицейского, регулирующего уличное движение. — Мы пустим их двумя дорогами через Варшаву: через мост Понятовского и мост Кербедя. Вдоль дорог поставим вот такие штучки, — сказал Антек и похлопал рукой по прикладу. — А тем, кто с нами не согласен, мы покажем кузькину мать», — сказал и посмотрел на меня. Понимаете? А я подумал: «Дурак ты». Дурак-то он дурак, но не безвредный. Да, ребята, пойду в Четвертый — батальон гвардейский, Конрад говорил, что он в подчинении Крайовой рады народовой [34]. Ну что, прав я или нет?

— Правильно. По-моему, ты прав, — сказал Юрек. — А твой хромой — настоящий фашист. Смывайся из мастерской, пока не поздно.

— Яцек мог бы остаться в районе или целиком переключиться на работу с молодежью, это было бы примерно то же, что в Четвертом, — заметил Стах, которому жалко было расставаться с каждым человеком, потому что он теперь знал цену «активистам».

— А разве Четвертый не то же самое, что Союз борьбы? — возразил Яцек. — Правда, там есть один взвод из РППС [35]. Это их лучшие люди. А мы что, отбросы туда дадим? Я небось взводным стал не потому, что семечками торговал или на боку лежал…

Александра улыбнулась. Улыбнулись, глядя на распетушившегося Яцека, и Дорота с Гражиной, сидевшие в обнимку. На его неподвижном лице застыла гримаса, означавшая радостное удовлетворение.

— Никто тебя не держит, — ответил Стах, — а то, чего доброго, вообразишь, будто ты незаменимый.

— Да, да, — подхватил Юрек, — зазнаешься, задерешь нос, а такие чаще всего гибнут.

— Отгадайте загадку, — сказала Александра. — Слышали, что говорил Яцек о своих неприятностях на фабрике? Кто, по-вашему, опасней — Стефан или Аптек?

Они танцевали до полуночи под губную гармонику, на которой играл Стах, подставив к щеке стакан. Получался резонанс, и музыка звучала громче и как-то значительней.

Пели на мотив известного вальса сочиненную Юреком песенку. Припев подхватывали хором на мелодию «Над голубым Дунаем».

Пенятся воды Вальтурно,
Грозно стихия ревет,
И, обещая быть бурной,
Насморк погода несет.

Около двенадцати в комнату вошла мать, неся на стеклянном подносе графин с самогоном и рюмки. Девушки подбежали к ней. Она с улыбкой отстранила их.

— Не надо, я сама. Нечасто выпадает такая честь.

Александра сказала:

— Сейчас происходит первое пленарное заседание. Крайовой рады народовой. Выпьем за партию, которая организовала Национальный фронт, объединив лучшие Силы. Выпьем за погибших, которые пали на пороге новой жизни. Выпьем за Новый год. Это будет год свободы, и он стоит того, чтобы за него выпить.

— Крепкая, а? — говорили все, отставляя рюмки. Надо было как-то объяснить, Почему на глазах выступили слезы. Только мать не стыдилась слез. Но она была старая, за Последний год волосы у нее совсем побелели.