Поколение 40-х

– Зачем он был тебе нужен, ребенка от этого пьяницы? У тебя есть Маня и хватит. Только чуть на ноги встали, стало мясо на костях нарастать, опять лишние заботы. Ну, куда вот нам с ним? Ты утром вскочила и ушла на работу. А я тут вертись, как хочешь с грудным ребенком.

– Ничего, Маня, поможет. Ты до обеда, а она как придет со школы.

– Девочка учится, восьмой класс, ей уроки надо делать, да по дому все на ней. А тут еще и младенец, не жалеешь ты девку, был бы жив отец, он бы не позволил обижать ее.

– Опять заладила, ничего с ней не случится, большая уже, должна помогать.

И наступил для меня сущий ад. Уроков много, пока до дома доберешься со станции, устанешь. А, едва переступаю порог, бабушка уже ждет:

– Ой, скорее голуба душа, скорее, касатка, мне надо бежать на полдник доить корову, а ни то пастух угонит стадо, ищи его потом.

И оставив мне малыша, бабушка убегала. Миша маленький, кроватки с сеткой, конечно, не было, спал он на маленьком диванчике, который на ночь придвигали к кровати матери. Моя коечка была в кухоньке, его одного нигде не оставишь, или на пол пустить, пусть ползает, если не холодно, или держать все время на руках. А мне надо и за водой сходить и печку топить, готовить ужин к приходу с работы матери, сварить какой-либо суп, картошку. И это все с Мишей на руках. На одной руке он сидит, а в другой, ведро с водой несу. И только с приходом матери, когда все поужинают, сажусь за уроки. Застилаю газетой наш единственный в кухоньке стол и сажусь заниматься с керосиновой лампой, электричества еще не было. Даже ни это было тяжело, самое ужасное было, если Михаил возвращался домой пьяный и начинал буянить. Он не давал мне зажигать лампу.

– Все, отбой, – кричал он, – я хочу спать, не сметь зажигать свет, он мне мешает и т.д.

И мать всегда была на его стороне, лишь бы он не ругался, не буянил.

– Ладно, ложись, в школе подучишь, пусть заснет. А что мне оставалось делать?

Однажды он меня чуть не убил. Я, как всегда, после школы с Мишей занималась домашними делами. Стала растапливать печку, дрова сырые никак она не разгорается. Мишу посадила на мою коечку, а он ползал и свалился на пол, хоть низко, но больно, сидит ревет. А я никак печку не растоплю, взяла немного керосина и плеснула на дрова, пламя вспыхнуло и опалило мне все лицо, обгорели брови, немного волосы, а главное я очень испугалась. Сижу на полу у печки плачу, рядом маленький Миша ползает, тоже плачет. И в это время вваливается пьяный Михаил:

– Что тут такое творится, – орет он, – почему мой сын плачет? Ах, ты «такая-сякая», над моим сыном издеваться!? Стал меня бить, потом схватил за волосы и вытащил из дома на улицу, бросил на землю. Я пытаюсь вырваться, убежать, а он меня сапогами, сапогами. Мой крик услышали соседи, прибежали и отобрали меня у зверя. Он действительно зверел, когда был пьян. Это он объяснял контузией на фронте, хотя я лично так не думаю.

Потом сообщили бабушке, та прибежала и была в шоке, забрала меня к себе. Был большой скандал с матерью, бабушка больше не пустила меня жить в дом к матери и не стала больше сидеть с внуком.

– Все, разбирайтесь сами, живи со своим зверем, а внучку, я Вам не дам на истязание.

То, что от чим мен я избил так, мать не очень расстроилась. – Ничего, пусть знает, что в доме отец, надо в строгости держать, заживут до свадьбы болячки.

Это мне было тогда так обидно, чужие люди пожалели, спасли, а родная мать не заступилась. А бабушка, в самом деле, больше не подходила к внуку. Стала носить его мать в ясли. И когда он болел, все время упрекала бабушку:

– Из-за тебя болеет внук, не стала сидеть, пришлось отдать в ясли.

– У внука есть мать с отцом, вот и растите. У меня своих трое и без отца, за них некому заступиться кроме меня. А чтоб твоего зверя и близко не было возле нашего крыльца, а не то пойду в политотдел в Вашу часть и пожалуюсь на его издевательства. В общем ругались.

А я была рада. Теперь мне было дома спокойно у бабушки, все делалось с добрым словом. Так я и заканчивала школу. Конечно, все мы помирились, ведь все равно надо делать общие дела; косить, сушить сено, заготавливать дрова, огороды, бабушке все это одной, даже с нами не поднять. Мать, конечно, давала бабушке на меня немного денег, потом Женина получка, продавалось молоко, так что ничего перебивались. Уже были сыты и, как говорится, прорех не было. И хоть одно платье, но оно было мое и чистое. Мне навсегда запомнилось любимое бабушкино выражение:

– Пока есть завтра – есть и жизнь!

– Видишь, как солнце светит, идут дожди, значит, живешь, вот и хорошо!

– Не гонись за богатством, оно не всегда приносит радость. Два платья зараз не наденешь, Есть одно и ладно, главное, чтобы душа была чиста!

Сама она, сколько я ее помню, все ходила в шитых-перешитых старых моих или матери платьях, но всегда чистая-чистая. Белый, единственный на голове платочек, стирался каждый вечер, чтобы к утру был свежий.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ