Поколение

Лихоманов начал разворачивать катер для новой торпедной атаки. Только бы не было прямого попадания! И вдруг меня сильно встряхнуло, и я почувствовал ожог в левой руке и бедре. Одновременно ранило и командира. Увидел, как он побледнел, пошатнулся. Я бросил пулемет и хотел заменить его у штурвала. Но Лихоманов, пересилив боль, закричал:

— Усильте огонь! Ну!

Опять кинулся к турели пулемета. Руки действуют. Нога деревенеет, но ничего, стрелять могу. В лицо дохнуло смрадом сожженного тола и серы, завоняло горелой резиной. Откуда-то шел дым. Я бил по подходившему катеру и видел, как мои очереди вспыхивали на его обшивке.

А наш катер уже развернулся и пошел в новую торпедную атаку. Справа свинцово-серый борт здоровенного транспорта. Мы летим к нему. Я уже вижу на нем подтеки нефти. Вновь заработала пушка-автомат. Значит, комендор жив — перезаряжал магазин с лентой патронов.

Катер, в который я всадил несколько очередей, задымился и отвернул, но с другой стороны мчится еще один сторожевик, поливая нас пулеметным огнем. Перевожу прицел на него…

Чувствую, как под ногами задрожала палуба. В торпедном аппарате натужно вздохнула струя сжатого воздуха.

— Залп!

И торпеда, облегчив катер, плюхнулась за борт. Не могу оторвать глаз от ее живого серебристого следа. Он бежит прямо к свинцово-серому, в потеках мазута борту транспорта. Даже стрелять перестал, и мне показалось, что выстрелы смолкли и там, на вражеских кораблях. Все смотрят на этот живой вспененный след торпеды, которая неотвратимо идет навстречу транспорту.

— Ну гады! — Сжалось в комок в груди сердце. — Сейчас! Сейчас! — И я забыл все: и боль в ноге и руке, и себя самого, только одно во мне — ожидание этого мига.

Торпеда клюнула борт, и взметнулся огромный столб пламени. В оседающем дыму расслабленно закачались обе мачты, будто между ними порвалась тугая связка проводов. Транспорт переломился. Обнажая оранжевое днище, вверх пошли корма и нос, и с них в воду сыпанули, как горох, фигурки людей. Вслед им ударил мой пулемет и пушка, в которой вновь комендор успел заменить магазин.

Транспорт затонул быстро, оставив на воде огромные темные пятна, обломки дерева, пустые бочки и еще какой-то не тонущий хлам. Но и вокруг нас море закипело еще с большей силой. К выстрелам кораблей присоединилась береговая батарея. Катер наш был еще жив, и Лихоманов повел его в новую торпедную атаку.

— Пли! — прозвучала команда.

Но торпеда не вышла. Попробовали еще раз, не идет. Видно, аппарат заклинило взрывами снарядов. Теперь нам стало труднее маневрировать, мешал большой крен из-за невыпущенной торпеды.

Снаряд попал в моторный отсек и там взорвался. Ранило мотористов. Все три мотора сразу заглохли. Вода хлынула в пробоину, и катер стал оседать на корму. Видя, что мы потеряли ход, фашисты начали расстреливать нас прямой наводкой и без страха шли к нам.

Но у нас еще было оружие и боеприпасы. Носового пулеметчика Федора Иванова, видно, еще раз ранило, и его заменил Саша Фомин. Однако ему удалось выпустить только несколько коротких очередей. Пулемет вдребезги разнесло взрывом снаряда, а Саше оторвало руку.

Тут же вышла из строя пушка. Вместе с комендором ее сорвало взрывом и выбросило в море.

На палубе лежали раненые. Федор Иванов здоровой рукой и зубами перетягивал ремнем обрубок Сашиной руки, из которого хлестала кровь. Наконец это ему удалось, и он, шатаясь, поднялся и пошел к люку моторного отсека, чтобы помочь раненым мотористам.

Пока стреляет мой пулемет, я не могу оторваться. Бью очередями по наседающему катеру. Стволы перегрелись, вот-вот заклинят.

Боковым зрением слежу, что происходит на катере. Командир на своем месте, в рубке. Должно быть, надеется, что сейчас заведут моторы. Иванов уже у люка. Оттуда вынырнула закопченная голова моториста Жени Межакова. Одежда на нем горит. Из люка валит дым и вырывается пламя. Федор ухватил Женю здоровой рукой за волосы, помогая вылезти. Но вдруг произошло страшное. Голова Жени осталась в руке Федора, а показавшееся наполовину из люка тело полетело вниз. Осколок разорвавшегося снаряда перерубил шею.

Теперь наш катер совсем умолк. Заклинило и мою турель. Ближе всех к нам был сторожевой катер. Видя нашу беспомощность, он нахально лезет и поливает из пулеметов. Меня взяла такая злость, что я вновь ожил. Что произошло, я так и не понял, но врезал такой длинной очередью, что вражеский катер задымился…

И снова на нас налетел огненный смерч. Корабли ударили из орудий. Меня опять ранило в кисть левой руки, а затем разбило предплечье правой. Боль такая, что пошли кровавые круги в глазах. Рука одеревенела, не слушается. Сцепив зубы, жму на гашетку левой рукой, она еще может кое-что Одна короткая очередь. Передышка. И опять очередь… Еще. Но это уже не стрельба… Скоро осколком снаряда пулемет разбило.

В носовой части катера разрывается снаряд, и воздушной волной кого-то сбрасывает за борт. Командира вновь ранило, и он приказывает мне спуститься к радисту и сообщить по радиофону обстановку на катере.