Поколение одиночек

Оттого-то мой конь имеет двойную сбрую,
И двойную жизнь мою знает – этакую. Такую:
Как горюю и праздную, праздную и горюю.
Как ликую и бедствую, бедствую и ликую…

Её поэзия изначально была – блаженное иноязычие. «Чужбина, именуя которую и наделяя её бытием, обретаешь родину». Я помню еще те первые поэтические вечера в начале семидесятых в Доме художника на Кузнецком мосту, в котором вместе с Володей Вигилянским, Алексеем Приймой, Алексеем Парщиковым и другими метареалистами выступала студентка литературного института Олеся Николаева. Помню мир, её окружающий: праздничный, элитный, вполне космополитный. Стихи её мне и тогда нравились, но думал я, прорастёт новая искусная мастерица, кокетливая жеманница, новая насмешница и любимица всех друзей, пишущая свои стихи в ларец избранных.

Дорогой! То, что хотела сказать вчера,
Говорю сегодня: мне бы хотелось обзавестись домом,
Наряжаться, принимая гостей, устраивать вечера
«с

направлением», держать салон, выходить с альбомомК именитым гостям. Чтобы, запечатлев
Своё присутствие здесь словами «милой хозяйке…»,
Целовали мне руку…

Я ждал от Олеси Николаевой изысканных стихов о любви. И они появлялись. Я ждал тончайших акварельных зарисовок природы, волшебного богатства красок. И читал с наслаждением пейзажные зарисовки в ярком метафорическом облачении:

О, всегда я дивилась искусствам изысканным этим,
Дерзновенным художествам – птицам, растениям, детям.
И мне нравились их имена – аспарагус и страус.
Завитки насекомых – вся нотная грамота пауз.
Над лугами летают поющие альт и валторна.
И ничто не случайно у них, и ничто не повторно!

И вдруг из элитарных салонов и богемных шумных застолий, из бражничанья и фрондерства на грани фола прелестная во всех своих земных проявлениях, литинститутская королева красоты, Олеся Николаева, погружается сначала в традиционную патриархальную семейную жизнь, рожает одного за другим троих детей, а потом и вовсе обращается к нашему русскому христианству без всяких католических или протестантских примесей, столь свойственных русским интеллигентам. Думаю, переход к христианству и христианской поэзии давался Олеси Николаевой не так уж просто. Это видно и по её стихам.

Слава Создателю – в их ночном окаянстве!
Божье благодаренье – в их дневном хлебе!
Всё, что мы потеряли во времени, – обретем в пространстве.
Всё, что мы обронили в городе, – подберем в небе.

А ведь добилась же в своих лучших стихах исполнения мечты, стала не просто христианкой, но и христианской поэтессой, с легкой раскованной речью, с добротным русским языком, с пристальным чисто женским вниманием к деталям вещного мира, превращая этот суетной мир в метафизические притчи. Думаю, роман в стихах «Августин» уже останется в православии памятником христианского поэтического мироотношения. Удивительно, но и читается этот богословский роман в стихах, вроде бы старомодный и по форме, и по содержанию, увлекательно, держит читателя в напряжении. Редкая удача, сравнимая, пожалуй, с христианскими стихами Пастернака к «Доктору Живаго». «Августин», может быть, одна из вершин и её, и современной поэзии. Но и в «Августине» поэтесса не скрывает всех искушений, которых то удавалось, то не удавалось избежать. Впрочем, без искушений и напряженного почти детективного действия «Августин» превратился бы в пересказ творений святых отцов церкви Иоанна Златоуста и Исаака Сирина.