В ночь кончины Гавриила Державина на его столе осталась гореть свеча, озарявшая начало последнего стихотворения – «Река времен…», брошенного лишь начерно на грифельной доске. Восемь сохранившихся доныне строк, великолепных по простоте и выразительности, – одновременно потрясающе ярко воплощают ужас перед скоротечностью человеческого бытия на земле и тленностью оставляемого им наследия… Несомненно, что в последующих, начатых сочинением и так и не родившихся стихах что-то исключительно важное должно было бы противопоставлено беспримерному по отчаянию выводу; и есть некая жаждущая разрешения таинственная загадка в том, что это возражение всё-таки не было произнесено.
Четыре отечественных писателя – Державин, Батюшков, Гоголь и Максимович, – учиться у которых призывает автор, работали в поворотное для Родины время. Тогда кое-кому предстал умопомрачительный соблазн отмести прочь предшествовавшие века русской истории и начать родную словесность с нуля, то есть непосредственно с самих себя. Их дружными усилиями этого не произошло – через поток времени они провидели могучее древо Слова, питаемое его водами, но крепко укорененное в земле и неуничтожимое сменяющимися струями преходящих веяний.
Писатели эти заметно перекликаются между собою, что отнюдь не удивительно. Помимо сочинительства их единит ещё та общность, что каждый так или иначе – в военной или гражданской должности – исполнял государственный труд. Оттого-то они и признавали оба эти поля равно благодатными для приложения своих творческих сил…
За время, протекшее с тех пор, как была создана державинская «река…», доска с его завещательным глаголом распалась надвое, – но между теми тайнами бытия, над которыми бился он, и нравственными исканиями нашей поры нет разрыва: это одна и та же цепь искреннего поиска правды, стремления к истине. Недаром в сердце у каждого, кто внимательно вслушается в это стихотворение, неминуемо возникает желание возразить, найти продолжение, противопоставить нечто всепожирающему жерлу забвения…
Жил певчий дрозд
Вспоминая друга своего – Петра Паламарчука, вспоминаю и замечательный фильм Георгия Данелия «Жил певчий дрозд». Жил легко и беззаботно, вроде бы и незачем, бродяжничал по белу свету, бражничал с кем попало, подружек заводил немеренно, естественно, пел, как дрозду и полагается, но кто на него всерьез обращал внимание? Так, прислушаются с восторгом на минуту, подивятся совершенству природы, и дальше, по своим делам. А дрозд жил, жил, и умер. И зачем он жил? И нужен ли он был? Так и с Петром Паламарчуком, с его жизнью непутёвой, с его трелями во все стороны света, с его и ожидаемой и неожиданной кончиной. Жил, жил, и умер. Зачем жил? И нужен ли он был?