Поколение пепла

— Шакалов это закон, а не природы, — мрачно ответил Дэн. — Вот в нашем подъезде жили азеры. Небогатые. Растили что-то вроде баклажанов. Сами растили, не перекупали. Старый мужик был, лет шестидесяти. Фарид, по-моему, его звали. Было у него пятеро сыновей. Так они сначала старшему машину покупали — вскладчину. Не только он, но и все дядья и другие родичи деньги давали, причем не в долг. Потом следующему. И так до самого младшего. Машины, кстати, одинаковые. Потом этот Фарид отправился к Аллаху, к тому времени у его брата подросли сыновья. Так вот теперь уже эти пятеро давали деньги, откладывали от заработка, чтоб каждому из тех двоюродных «Ладу-приору» купить. И дядья давали, и весь кагал. Потому что так заведено.

— Кагал это у евреев, — возразил Петрович.

— Какая разница? Я же про взаимовыручку. Сам погибай, а товарища выручай. А у нас… Готовы были только подножку подставить, лучший кусок вырвать… Если они — волки, то мы были стадо свиней. Так что дело не в том, что есть плохие «чурки» и чистые как снег русские. Дерьма хватало везде. Просто, у нас, если ты дерьмо, выплывать будешь сам. А у них за тебя будет стоять клан. И для них будет на первом месте, что ты свой, даже если мразь. А чужак, каким бы хорошим парнем ни был, будет, прежде всего, чужак.

Александр слушал его внимательно и кивал. Ему хотелось вставить реплику, но что он мог сказать им, чтоб не наскучить своим нудным менторским тоном?

Может то, что с точки зрения науки этносоциологии дело не в нациях, и даже не в людях, а в системе их взаимодействий. И даже не в том, что соприкасались народы с совершенно разным укладом и уровнем развития, а в том, что скорость их перемещения и перемешивания стала такой, что закат Римской империи, затянувшийся на века, в современном мире занял бы не больше десяти лет. Кто-то мог бы пожелать новому Вавилону поскорее пасть под ударами варваров. Но тогда вместе с городом грехов исчезло бы многое из того, что составляет фундамент цивилизации. В каком бы положении ни был Запад в начале 21 века, наука, техника и большая часть культуры создана именно там, а не в афганском кишлаке.

Это, конечно не значит, что кишлак надо бомбить. Но площадка для строительства общечеловеческой культуры должна быть ближе к Европе, чем к теократиям и охлократиям третьего мира, хотя фундамент и надо было расчистить от либерального хлама.

В чужой монастырь со своим уставом не ходят, и это должны были понимать приезжие, а не требовать, чтоб рождество называли в телеобращениях просто «праздником». Но Запад сам был виноват. Тому, кто всем улыбается и перед всеми расшаркивается, обычно плюют в лицо.

Может, когда-нибудь понятия «страна» и «национальность» стерлись бы из памяти, и все народы мира зажили бы единой человеческой семьей. Но эта семья явно не была бы «шведской». Александр давно чувствовал, что мультикультурализм ложен, и что национальное своеобразие должно иметь свои границы. Они проходят там, где заканчивался фольклор, народные пляски, песни и кулинария, и начинается вторжение в общественную жизнь принимающей страны. То есть шариаты, адаты и черные платки для тех, кто не хотел их носить. И не упоминайте, пожалуйста, Пятачка, это оскорбляет наши религиозные чувства.

Еще Данилов чувствовал, что здоровый консерватизм и здоровая ксенофобия — это совсем не оксюмороны, и что диалектика межнациональных отношений состоит в том, что сильный интернационализм покоится на укоренившемся национализме. Не в гитлеровском понимании слова, а в изначальном, возникшем в эпоху абсолютизма, когда в Европе сложились национальные государства, а большие нации вобрали в себя малые.

Где же искать корни новой традиции? Ясно, что не в иррациональном, не в религии и не в мистике, и даже не в историческом прошлом, которое уже для их детей будет доисторическим, допотопным. Основой традиции должны стать вещи прагматические. Но прагматизм и эгоизм в новом мире, в отличие от старого, лежат на разных полюсах. То есть все та же община.

Но вместо этого Александр сказал куда короче.

— Согласен. Так и живет традиционное общество, — кивнул парень. — А мы, выходит, были нетрадиционным. А теперь должны вернуться к истокам, взяв оттуда все лучшее, что поможет нам выжить.

По взглядам Данилов понял, что, несмотря на свой показной цинизм, все с ним согласны.

— Ой-ой. Я щас расплачусь, — хмыкнул Презик, сбросив пепел сигареты на пол. — Только вот лезть лобызаться не надо. Братья, тоже мне, нашлись. А если я не хочу последнюю рубашку непонятно кому отдать?

— Тогда ты сдохнешь, — резко ответил <…>.

— А чем это вы тут занимаетесь, братцы кролики? — вдруг прозвучал незнакомый голос.

Или все-таки подозрительно знакомый? Тишина в комнате стала пронзительной, и все медленно повернули голову в сторону дверного проема. Стоявшая там фигура принадлежала тому, кого они меньше всего ожидали здесь увидеть.

— Сергей Борисович…