— Простите меня, — вздохнула Лунзи. Она и вправду просила прощения. Ведь то, о чем она собиралась просить Тайлера, могло принести вред всей группе. — Я думала, что нужна для исследования влияния на человека продолжительного холодного сна, а вместо этого в меня напихали результаты последних медицинских разработок и выслали сюда. Заявляя, что они в отчаянии, что ни у кого нет такого опыта и такой подготовки. Возможно, моя реакция на Зебару является частью этого, но тот, кто не прошел через такое, не поймет, как это — проснуться и понять, что прошло тридцать или сорок лет. Вы знаете, что у меня есть прапраправнучка, которая старше меня? Это очень странно для нас обеих. Зебара знал меня тогда. Это важно для меня, меня сегодняшней. Но он скоро умрет от старости. Я знаю, что мои чувства могут помешать моим профессиональным обязанностям, но они важны и для нашей работы. Какой была бы продолжительность моей жизни, если бы не холодный сон? Двенадцать — четырнадцать десятилетий?
— Да. Хотя, возможно, и больше. Сейчас для женщины с вашей генетикой она составляет пятнадцать, а то и шестнадцать десятилетий.
Лунзи пожала плечами:
— Вот видите: даже продолжительность жизни увеличилась с тех пор, когда я впала в сон в последний раз. Дело в том, что каждый раз после продолжительного холодного сна приходится бороться с жестокой депрессией — ведь теряется связь с людьми. Этот вид депрессии сказывается прежде всего на иммунитете, вызывая преждевременное старение и болезни. Эта депрессия, ее безысходность и хаос, значительно сильнее у жителей тяжелых миров, чья жизнь еще короче. Мои ощущения — мой собственный опыт — подготовили меня к этой работе. Но поскольку я не могу сказать, что сознательно выбрала Зебару как часть исследуемой темы, я не могу не считаться с его реакцией на то, что я не постарела, и моей — на его физическое состояние.
Тайлер стоял, вытянувшись, опираясь о стол перед собой.
— Я понял вас. Здесь замешаны и интеллект, и эмоции, и порой они настолько переплетаются, что вы не можете решить, что важнее. Можете ли вы сказать, что вам ближе: интуиция или, анализ?
— Судя по моему психопрофилю — интуиция, но в сочетании с логикой.
— Я бы сказал, интуиция без рассуждений. Это выглядит так, словно вы пытаетесь анализировать происходящее, но не можете четко все сформулировать. В этом случае ваши встречи с Зебарой должны дать вам достаточно данных, чтобы сделать нужные выводы. Но пока вы отдыхаете, нас ожидает весьма малоприятное общение с Биасом.
— Да, я понимаю, простите меня.
— Если бы я не верил вам, мне следовало бы сыграть роль строгого начальника и запретить вам это. Я надеюсь, что, если вы найдете решение этой проблемы ночью, вы останетесь с нами?
— Да, но я не думаю, что такое случится.
Тайлер вздохнул:
— Скорее всего нет. Постарайтесь сегодня не попадаться Биасу на глаза, а завтра я сам ему скажу. В конце концов, мы ничего не можем сделать.
Вид сопровождающего, присланного Зебарой на следующее утро, вряд ли мог ее успокоить. В форме и вооруженный — в конце концов она догадалась, что объемистая черная кобура на его бедре означает оружие, — с суровым лицом, он проверил идентификационную карточку Лунзи и повел ее к огромному экипажу, почти такому же большому, как грузовой фургон медицинского центра. Изнутри тот был обит материалом, которого Лунзи никогда не видела, рыжевато-коричневым и гладким. Она провела по нему пальцами, не в силах решить, что же это такое, и от души желая, чтобы широкие кресла не были такими огромными. Сопровождающий вальяжно расположился в противоположном углу салона. Шофер казался размытым пятном, едва видимым сквозь тонированный пластик.
— Это замша, — сообщил сопровождающий, увидев, что она продолжает барабанить пальцами по сиденью.
— Замша? — Это слово прозвучало смутно знакомо, но вспомнить, что оно означает, никак не удавалось. Лунзи вовремя заметила гримасу разочарования на лице сопровождающего, как будто термин должен был потрясти ее.
— Шкура мускиса, — пояснил он, — хорошо выделанная. Она прочная и гладкая, мы часто такие используем.
Ее лицо не дрогнуло. Она не позволит «тяжеловесу» насладиться своим отвращением.
— Мне казалось, они более лохматые, — пожала она плечами. — Это должно быть похожим на мех.
Его лицо немного изменилось, проблеск понимания мелькнул в холодных голубых глазах.
— Мех тоже иногда используется, но он не бывает такого качества. Дубление уничтожает волосы.
— Хм-м-м… — Лунзи заставила себя снова коснуться кресла, хотя ей не хотелось даже сидеть на нем. — Она всегда бывает такого цвета? Или ее можно покрасить?
Понимание сменилось настоящим уважением, а голос стал менее напряженным.
— Чаще всего дубление дает именно этот цвет, иногда — черный. Иногда ее красят для одежды. Но если она предназначается для обивки, ее цвет выбирает тот, кто будет на ней сидеть.
— Для одежды? А мне казалось, что это неудобно — шить из замши одежду. — Лунзи постаралась говорить безразличным голосом, ненароком выглянув в окно.