Покопайтесь в моей памяти

– Ну, теперь мы уже не узнаем, что и про кого ему было известно.

К восьми утра, за час до пересменки явилась Нина Николаевна. Елизавета Петровна не стала ей ничего рассказывать. Расписалась в журнале и спешно ушла. Возвращалась домой, а на душе было скверно. Потом она решила пересчитать все деньги, которые были у нее в сумочке, но это занятие радости не прибавило. До ближайшей зарплаты денег не хватит и на неделю жизни их растянуть не удастся. Но все равно она зашла в магазин, где после долгих размышлений купила хлеб и упаковку подозрительно дешевых сосисок. Из магазина она попыталась позвонить дочери, но телефон Ани был выключен.

В квартире было тихо. Сухомлинова прошла на кухню. Убирая сосиски в пустой холодильник, вздохнула. Надо спешить на работу в аукционный дом, но сил никаких… Поспи она этой ночью хотя бы пару часиков, выдержала бы весь рабочий день. Теперь же, представляя, как она будет до вечера зевать и клевать носом, ехать в «Гардарику» не очень хотелось. Но иначе им с Аней не выжить. Она опустилась за стол, думая о том, что надо позвонить Охотникову и предупредить его, что сегодня она задержится. И словно почувствовав это, Юрий Иванович позвонил сам.

– Хоть стой, хоть падай, – весело предупредил он, – но у Аркадия Лазаревича день сурка. Мне только что позвонили с вахты и доложили, что он опять вышел на работу. Я с ним связался, и Аркаша, как и накануне, сообщил, что сейчас понедельник, десять утра и сегодня его смена. А когда я поинтересовался, как прошел предыдущий рабочий день, он ответил, что вчера было воскресенье и он ходил с внучкой в зоопарк. Грустно, конечно, но я знаю его внучку Розу. Ей тридцать лет, если не больше, она уже давно живет в Израиле.

– А если это будет продолжаться вечно? – спросила Елизавета Петровна.

– Не волнуйся. Я перекодирую Аркашу. Тем более что от него реально одни убытки. Вчера были клиенты, но он ничего не взял… Вернее, они сами отказались выставлять свои предметы на аукцион. Аркадий Лазаревич, как оказалось, оценивал их, постоянно заглядывая в какой-то справочник семьдесят шестого года издания, чтобы свериться с ценами того времени. Икону восемнадцатого века в серебряном окладе он готов был принять за триста восемьдесят девять рублей.

– А как же…

– Не переживай, я сегодня посижу рядом с ним. Надеюсь, что наплыва клиентов не будет. А завтра ты выходи обязательно.

– Мне крайне неудобно, но не могли бы вы выплатить небольшой аванс.

– Нет проблем, – отозвался бывший сокурсник, – завтра получишь.

Аня лежала на своем диванчике, не разложив его и не постелив себе. Лежала тихо, накрывшись стареньким тонким пледом. Сухомлинова подошла и присела рядом.

– Спишь? – спросила она, хотя понимала, что дочь давно проснулась, если вообще спала сегодня.

Аня молчала. Елизавета Петровна наклонилась над ней, но дочь прикрыла голову пледом. Сухомлинова почувствовала недоброе, откинула плед, а потом осторожно отвела тонкую ладонь, которой Аня прикрыла лицо.

– Что с тобой?! – вскрикнула она.

Глава девятая

– Я не стал смотреть, что на твоей флешке, – сказал Евдокимов, – то есть начал было, но не выдержал. Сразу рванул с материалом к городскому прокурору… Похоже, заварила ты кашу.

– Я? – притворно удивилась Бережная. – А разве не Егоров?

– Что я, не знаю, откуда ноги растут? Фролов мне доложил, кто ему передал эту треклятую флешку. А по поводу этого… как его – с армянской фамилией, прокурора уже с раннего утра трясут. Его, как выяснилось, продвигать начали. Хотели главой района поставить. А теперь, сама понимаешь… Зато адвокат активно сотрудничает со следствием, правда, в присутствии другого адвоката. Валит все на этого, с армянской фамилией, который на самом деле не армянин, но это к делу не относится… Да, кстати, раз уж речь зашла о Егорове, поделюсь. Он передал, что убийство в Тучковом переулке практически раскрыто. У него есть подозреваемый, уверяет даже, что сможет доказать его вину.

– Не говорил, кто убийца?

– Нет. Но я на вечер его вызвал со всеми материалами. Ну, все вроде.

Евдокимов попрощался.

То, что начальник городского управления следственного комитета позвонил сам, Веру не удивило. И звонил, очевидно, не для того, чтобы сообщить о своей встрече с прокурором и о том, что Фарбер активно сотрудничает со следствием – скорее всего, лишь для того, чтобы Вера знала: у Егорова есть подозреваемый по делу об убийстве в Тучковом переулке. Если он не назвал его фамилию Ивану Васильевичу, то Вере не скажет никогда, даже если она предложит ему в качестве вознаграждения вторую звезду на погоны. И все же дело у Егорова сдвинулось лишь после того, как она передала ему слова консьержки Галины, вернее, информацию о том, что та опознала какое-то пальто.

Зазвучала мелодия звонка ее мобильного телефона. Бережная посмотрела на экран – ее вызвала Сухомлинова.

– Что-то случилось? – спросила она.

– Случилось, – долетел тихий голос Елизаветы Петровны, – Филипп избил Аню.

– Что?! – не поверила Бережная, но, судя по голосу Сухомлиновой, Елизавета Петровна сказала правду. – Как это случилось?