Покорение Южного полюса. Гонка лидеров

Даже если Скотт дойдёт до полюса, он… не достигнет ничего, кроме того, что приведёт свою партию обратно живой.

Итак, всё сложилось как нельзя лучше. Перефразируя высказывание Шеклтона, Кэтлин и её соотечественники предпочитали мёртвого льва живому ослу. По словам журналиста того времени Ханнена Сваффера, в британской истории «не было ничего столь же драматического, за исключением смерти Нельсона в час победы». Адмиралтейство объявило, что считает Скотта и его товарищей «погибшими на поле боя». В качестве беспрецедентного жеста Кэтлин даровали титул леди Скотт, как будто её муж при жизни был произведён в рыцарское достоинство. Лорд-мэр Лондона создал фонд для помощи родственникам погибших полярников, и британская публика отреагировала на это со своей обычной в случаях национальных бедствий горячностью. В лондонском соборе Святого Петра провели поминальную службу — и всё ради одной из самых неэффективных полярных экспедиций во главе с одним из худших полярных исследователей.

Страну разбудило обращение Скотта к публике:

Наше крушение, конечно, вызвано внезапным наступлением плохой погоды… Я не думаю, что человеческие существа когда-нибудь ещё переживали такой месяц, который пришлось вынести нам… Я не сожалею об этом путешествии, ведь оно показало, что англичане могут преодолевать трудности, помогать друг другу — и встретить смерть с беспредельной стойкостью, как и встарь.

Амундсен подошёл к покорению полюса как к чему-то среднему между искусством и спортом. Скотт превратил полярные исследования в героическое дело ради самого героизма. Госпожа Оутс, переживая по поводу самоубийства сына — если называть вещи своими именами, — возможно, зашла слишком далеко, когда назвала Скотта «убийцей», но совершенно очевидно, что он был в ответе за смерть своих спутников.

Для широкой публики придумали историю, будто Оутс пожертвовал собой ради своих товарищей, хотя между строк дневника Скотта прослеживается настоящая трагедия:

Титус Оутс [написал Скотт 11 марта] очень близок к концу… Мы обсуждали этот вопрос… он храбрый парень и понимает ситуацию, но практически просит совета. Ему ничего не могло быть сказано, лишь предложено идти дальше — сколько сможет.

Но все свидетельства о том, что бедный Оутс сам покончил с собой после того, как боль стала непереносимой — особенно письмо Уилсона к госпоже Оутс, — были скрыты. Трагедию пришлось позолотить, выдумав героический поступок, иначе ответственность возложили бы на Скотта — а это не пошло бы ему на пользу.

Нигде в записях полярной партии Оутс явно не говорит, что расстаётся с жизнью из героического самопожертвования. Эта сказка основана на намёках в дневнике Скотта.

Близкие Оутса вели себя очень сдержанно. Госпожа Оутс так и не смогла простить Скотта. Она вела себя как мать жертвы, а не героя. Она отказалась от приглашения в Букингемский дворец, чтобы принять посмертно присвоенную её сыну «Полярную медаль». В стремлении узнать правду она расспрашивала вернувшихся членов экспедиции обо всех деталях. Она собрала подробные доказательства неуравновешенного поведения Скотта. Она записала слова Мирса, сказанные ей: «Всегда было много проблем и несчастий… и хуже всего то, что категорически запрещалось выйти из строя». И Аткинсон, и Эванс заявили в один голос: её сын сожалел о том, что присоединился к экспедиции. Ещё больше усугубило положение то, что ей написал подполковник Фрайер, старый командир её сына, никогда не доверявший Скотту из-за слухов о его характере. Он рассказал, что пытался отговорить Оутса от участия в этой экспедиции так, «будто он был моим младшим братом». Разобравшись в этом деле для того, чтобы узнать горькую правду, госпожа Оутс тем не менее публично согласилась с трактовкой поведения своего сына в рамках официально принятой легенды. А «Тедди» Эванс написал ей слишком знакомые слова: «Нельзя рассматривать факты отдельно друг от друга, если это отражается на организации в целом».