Покорение Южного полюса. Гонка лидеров

Гавань Йоахавн находилась как раз на пути миграции карибу. Стадо за стадом проходили по бескрайним просторам, но охотиться было трудно, поскольку карибу крайне пугливы, а укрыться в унылой тундре Земли короля Уильяма негде. Но спутники Амундсена, будучи увлечёнными охотниками, получали большое удовольствие. Сам Амундсен занимался переноской туш на корабль. Его близорукость (при том что носить очки он отказывался) делала его плохим стрелком. Кроме того, охота не доставляла ему никакого удовлетворения. «Не могу представить, что стреляю в животных ради удовольствия», — однажды сказал он. Тем более что у него было своё дело. Он с нетерпением ждал первого снега, чтобы попрактиковаться в управлении собачьей упряжкой. Снег выпал — и Амундсен, игнорируя усталость и преодолевая обычное унижение первых попыток совладать с непокорными, невыносимыми, но чрезвычайно дружелюбными хасками, носился на нартах день за днём. Тем временем гора оленьих туш на палубе «Йоа» продолжала расти. За несколько недель они запасли для предстоящей зимовки более чем достаточное количество мяса, замороженного осенним арктическим холодом.

В четверг, 29 октября, Амундсен поднялся на палубу, как обычно, в полдевятого утра.

Вначале мне показалось, что на вершине холма к северу от нас я заметил оленей, но при более пристальном рассмотрении оказалось, что это люди. Наши первые эскимосы. Я собрался с молниеносной быстротой, приказав Лунду и Хансену взять винтовки и следовать за мной. Когда мы наконец спустились с корабля (я впереди, двое моих спутников — в десяти шагах позади меня с винтовками за спиной), эскимосы уже достигли морского льда. Мы быстро приближались друг к другу. Их было пятеро, они вереницей направлялись прямо к нам. Без малейших признаков страха они подошли ближе, и наша встреча состоялась в ста метрах от корабля.

Военные приготовления оказались излишними — или сверхэффективными?

Всё выглядело так, как будто встретились старинные друзья. Они доброжелательно поприветствовали нас, похлопав по груди и хором воскликнув «Минактуми». Мы сделали то же самое, и наша дружба таким образом была прочно закреплена.

Амундсен давно надеялся на встречу вроде этой. Незнакомые мужчины с тёмной кожей, монголоидными глазами, чёрными спутанными волосами, доходившими до плеч, были облачены в одежду из пёстрых оленьих мехов и сами походили на ощетинившихся животных с длинной шерстью. Это были нетсилики — наименее известное миру племя канадских эскимосов, живших очень изолированно. Некоторым из их предков довелось видеть исследователей прошлого столетия. Но те, что пришли сейчас, никогда раньше не встречали белых людей. Это был рай для этнографа.

Появление эскимосов вдохнуло в тон дневников Амундсена жизнь, странным образом отсутствовавшую ранее. Слишком часто его спутники и даже он сам казались в этих записях бесплотными фигурами, а эскимосы были живыми. Складывалось ощущение, что так мог писать человек, который проявлял человеческие чувства только в общении с людьми примитивной культуры.

У Амундсена были припасены словари эскимосского языка, и с их помощью удалось наладить общение. Гости переночевали на борту «Йоа» — в трюме — и на следующий день вернулись к себе. Вскоре они пришли ещё раз, а на третий раз Амундсен отправился с эскимосами на их стоянку.

Через шесть или семь часов они оказались на берегу замёрзшего озера в долине среди низких холмов и добрались до множества иглу, которые напоминали кротовые холмики в снегах. Все жители высыпали наружу, чтобы приветствовать каблуна — белого человека.