Покорение Южного полюса. Гонка лидеров

На марше Скотт демонстрировал иррациональное, почти садистское стремление доводить своих спутников до изнеможения. Но там, где речь идет о выживании, такой человек опасен.

Люди Амундсена знали: пройдя свои положенные пятнадцать или двадцать миль, они остановятся и тут же разобьют лагерь. Ритм, регулярность, дисциплина, определенность, размеренность – этим правилам подчинялась их жизнь. Несмотря на соперничество со Скоттом, Амундсен сумел обуздать свои эмоции и не стремился довести людей до предела. А Скотт требовал маниакальной спешки и постоянно подгонял своих спутников, невзирая на последствия. Боуэрс в своей дневниковой записи, посвященной Рождеству, хорошо передал эту атмосферу:

Скотт [написал он] нервничал, он все продолжал и продолжал идти… у меня изо рта вырывался пар, очки и накидка от ветра стали мокрыми, и вообще все было довольно тягостно. Наконец он остановился. Оказалось, что мы прошли 14,5 миль[101].

Он спросил: «Как насчет пятнадцати миль в честь Рождества?» Мы радостно пошли вперед – уж лучше что-то определенное, чем вот так бесконечно долго тащиться вперед.

Врачи возражали против этой истеричной гонки, но безрезультатно.

Несясь на парах своих эмоций, Скотт становился все более раздражительным, и вот 27 декабря Боуэрс доложил о том, что разбил термометр, входивший в состав гипсометра (прибора для измерения высоты по температуре кипения воды)[102].

Последовала вспышка необычайно сильного гнева, меня унизили. Довольно грустно, когда в такой ситуации собственный руководитель макает тебя в бочку с отбросами, ведь всякое бывает.

Вряд ли в этом был виноват Боуэрс. Термометр – хрупкий инструмент. Однако он был единственным, и теперь Скотт лишился точного способа измерения высоты. (Амундсен на всякий случай взял с собой четыре термометра для своего гипсометра.)

У этой эмоциональной вспышки имелись вполне рациональные причины – самообман возможен лишь до определенного предела. Поднявшись на ледник, Скотт в полной мере ощутил фатальную безнадежность и полную изоляцию в этой ледяной пустыне. Он с ужасом начал осознавать, в каком беспорядке оставлены пути для отступления. Встретят ли его на собаках? Достаточно ли еды и топлива оставлено в последних складах, чтобы он мог благополучно вернуться назад?

Мирса не было рядом, чтобы ответить на эти вопросы. Во время зимовки они ссорились, в основном потому, что Скотт пытался учить его править собаками. После этого Мирс сообщил Скотту, что умывает руки и отправляется домой, как только придет корабль. Такой была их горячая взаимная любовь, и Мирс явно не собирался менять свое мнение. То есть Скотт лишался своего специалиста по собакам как раз в тот момент, когда нуждался в нем больше всего. Дмитрий оставался единственным квалифицированным возницей, но он не мог работать самостоятельно, Скотт давно это понял. Они оказались почти на самом верху Бирдмора, в четырехстах милях от базы, когда Скотт увидел безжалостный свет реальности и впервые осознал, что происходит. В последний момент перед уходом Аткинсона Скотт в очередной раз проявил талант к сиюминутной импровизации и неожиданно распорядился, чтобы доктор отправился на юг вместо Мирса и привел с собой упряжки на последний этап маршрута. «Идите как можно дальше», – сказал он голосом, который оставил Аткинсона в недоумении: это был приказ или просьба? В любом случае его распоряжение было устным, хотя благоразумие требовало письменного приказа. Инструкции относительно собак менялись уже в третий раз.