Покорение Крыма

   — При всём частном каждого турка невежестве Порта имеет свой издревле установленный систематический образ негоциирования, который обстоятельствами мало переменяется... Основания сего способа — их гордость и застенчивость. Первое качество происходит от обыкновенного в их правительстве варварского тона, а второе — от свойственной каждому турецкому полномочному боязни, чтобы в случае народного роптания и недовольства за неполезный Порте мир не быть жертвой удовлетворения оного. С таковыми правилами турки, привыкнув вести негоциации с превеликой холодностью, неоднократно имели удачу получить кондиции более выгодные, нежели сами ожидали или каковые со своей стороны представляли... Отсюда я заключаю, что прежде надобно достаточно глубоко вникнуть в персональные характеры и нравы Османа и Яссини, настроить по ним наши струны, а затем живыми и сильными убеждениями привести в замешательство, обратив в пользу и подкрепление наших видов.

   — Э-э, — качнул головой Орлов, — это не по мне... Наша сила и страх турецкий перед ней — вот что следует положить в основу негоциации.

   — Осман — крепкий политик, — предостерёг его Обресков. — Блестяще образован, знает европейские языки, в разговорах мудр и увёртлив.

   — Уж не его ли это ведут? — хмыкнул Орлов, глядя за спину Обрескова.

Алексей Михайлович обернулся.

По аллее в сопровождении советника Александра Пиния и двух солдат шагал человек, одетый в турецкое платье. Это был переводчик Османа — Ризо.

Подойдя к столу, Ризо отвесил низкий поклон, сказал по-итальянски (русского языка он не знал), что Осман-эфенди просит уважить его преклонный возраст, усталость после длительного путешествия и перенести начало конгресса на неделю.

   — Неделю? — взметнулся Орлов. — Я полагаю...

Обресков, чувствуя, что граф скажет сейчас какую-то резкость, бесцеремонно перебил его:

   — Передайте почтенному эфенди, что мы согласны подождать неделю. Но не более! Ибо постановление желаемого всеми мира вряд ли стоит откладывать надолго.

Солдаты увели Ризо.

Орлов сверкнул глазами:

   — Я бы попросил вас, милостивый государь...

Обресков снова не дал ему договорить — пояснил примирительно:

   — На проверку полномочий и прочие мелочи всё равно уйдёт несколько дней. Стоит ли начинать конгресс нанесением обид туркам?

   — Я угодничать перед ними не намерен! — потряс пальцем Орлов.

   — Я тоже... Только не вижу резона злить турок с первого дня. Всё ещё впереди!..

Орлов горячился зря: уже первые, предварительные, встречи, начавшиеся на следующее утро, показали, что рассудительный Обресков был прав. Едва Пиний и Ризо представили друг другу для ознакомления копии полномочных грамот своих послов, зоркий глаз российского советника обнаружил, что Яссини-заде именуется в грамоте просто полномочным министром, но не имеет положенного в таких случаях посольского «характера».

Пиний доложил об этом Орлову и Обрескову, а те — при посещении турецкого лагеря — прямо заявили Осману о невозможности начать конгресс в неравных полномочиях.

   — Яссини-заде — шейх храма Ай-София и, стало быть, особа неполитическая, — невозмутимо пояснил Осман-эфенди. — Посольский характер ему, как лицу духовному, совсем не приличествует.

   — Принятые в свете обычаи — и вам сие хорошо известно! — обязывают соответствия послов достоинству представляемых ими держав, — заметил поучающе Обресков. — Стороны не могут негоциировать, не имея равного друг с другом ранга.

   — Но духовные лица раньше у нас в посольства не включались, — возразил Осман. — Давайте в виде особенности примем этот его характер и начнём конгресс.

   — В таком случае для уважения посольских качеств мы согласны на принятие всеми нами звания полномочных министров и не называться послами, — предложил Обресков.

   — Мы обсудим это, — пообещал Осман.

Спустя день Ризо принёс короткую записку. Осман сообщил, что «в запасе есть султанская полная мочь на посольский характер Яссини-заде».

   — Вот сволочи! — ругнулся брезгливо Орлов. — Ещё конгресс не открыли, а они уже норовят надуть...

По взаимной договорённости сторон конгресс было решено открыть 27 июля.

За полчаса до начала первой конференции в русском и турецком лагерях звонкоголосо пропели трубы, и оба посольства церемонно двинулись с двух сторон к залу для переговоров.

Несмотря на преклонный возраст, Осман-эфенди ехал верхом; одежды надел самые богатые, в руках держал трость с массивным набалдашником из чистого золота; лошадь его, покрытую расшитой серебряной нитью попоной, вели под уздцы слуги в широких красных шароварах и коротких зелёных куртках; тридцать таких же живописных слуг мерно вышагивали впереди посла, столько же — замыкали процессию. (Яссини-заде остался в лагере: в седле он держался плохо, а идти пешком вместе с прочими чиновниками посчитал зазорным для своего посольского достоинства).

Осман полагал, что его свита будет выглядеть красочно и внушительно. Но, увидев посольство русское, закусил от зависти губу.