Покорение Крыма

Дорогу на Балаклаву закрывали татары. Лихие наездники, они плохо сражались в пешем строю — не выдержали плотного штыкового удара салтановцев и расступились. Батальон вырвался из окружения и ушёл в горы, оставив на ялтинских склонах двести солдат и офицеров, в том числе храброго майора Салтанова, зарубленного в рукопашном бою...

Быстрая потеря Алушты и Ялты больно ударила по самолюбию Долгорукова. За три года, прошедших со времени завоевания Крыма, это была первая неудача генерала. Привыкший к постоянным турецким угрозам вернуть утраченное владычество над татарами, он никак не ожидал, что эти угрозы воплотятся в реальный десант. Стремясь вернуть потерянные города, он провёл Московский легион в Янисаль, дал ночь на отдых, а утром 23 июля бросил семь батальонов генерал-поручика Мусина-Пушкина на штурм Алушты.

   — Ты уж постарайся, Валентин Платоныч, — по-отцовски шепнул Долгоруков графу, ставшему к этому времени мужем его дочери — княжны Прасковьи Васильевны. — Тебе басурман бить не привыкать.

   — Горы — не поле, — облизнул сухие губы Мусин. — В поле-то легче... Да и паша, поди, не дремлет...

О подходе легиона к окрестностям Алушты Али-паша узнал от татарских лазутчиков, когда батальоны ещё маршировали в горах. И спешно выдвинул навстречу семитысячный отряд янычар, который занял позицию в четырёх вёрстах от моря, в двух ретраншементах на дороге перед деревней Шумлой.

У Мусина-Пушкина места для манёвра не было — края ретраншементов обрывались в глубокие стремнины, — и он атаковал неприятеля прямо в лоб батальонами генерал-майоров Грушецкого и Якобия.

Осыпаемые турецкими ядрами и пулями, гренадеры решительно двинулись на приступ, сломили сопротивление янычар и заняли оба ретраншемента. Турки, бросив пушки, знамёна, раненых, в панике побежали к Алуште.

Грушецкий собрался было преследовать отступавшего неприятеля, но Мусин-Пушкин решительно остановил его:

   — Не спеши, Василий Сергеевич! Ещё неведомо, что нас там ожидает... Глянь, сколько гренадер полегло.

Потери действительно были велики — две сотни солдат и офицеров всех чинов усеяли своими телами подступы к ретраншементам.

С мрачным лицом Мусин-Пушкин обошёл раненых, уложенных рядком у обочины. Генерал Якобий был контужен, лежал с закрытыми глазами недвижимый. Рядом лекари возились у тела молодого подполковника — голова залита кровью, засохшие волосы комом.

   — Кутузов?.. Убит?!

   — Видимо, голову повернул, когда по нём стреляли, ваше сиятельство, — пояснил лекарь, накручивая на лоб подполковника грязноватый бинт. — Пуля навылет прошла... Глаз вытек... Может, выживет...

Возвращаться в Янисаль Мусин-Пушкин не стал, послал Долгорукову короткий рапорт о проведённой баталии и попросил сикурс, чтобы завтра поутру выбить турок из Алушты. Против ожидания Долгоруков не только не дал сикурс, но и приказал оставить захваченные ретраншементы и поскорее вернуться в лагерь.

   — Что за чёрт! — взвился Мусин. — Я для чего столько людей положил?!

Нарочный только и смог сказать, что повсюду восстали татары...

Уже в лагере Долгоруков показал Мусину рапорт Прозоровского о предательстве Сагиб-Гирея и выступлении его против русских войск.

Решившись поддержать турок, хан тем не менее не рискнул атаковать сильные крепостные гарнизоны и всю конницу направил на тяжёлый армейский обоз, перевозивший припасы из Перекопа к Салгиру. Татары налетели на обоз, порубили острыми саблями около тысячи погонщиков-малороссиян, и лишь благодаря энергичным и скорым действиям Прозоровского, бросившего на выручку всю имевшуюся у него кавалерию и лёгкие пушки, обоз был отбит.

Узнав об этом, Долгоруков убоялся, что легион может быть отрезан от коммуникации с Перекопом, поспешил послать князю из своего резерва пять эскадронов гусар и драгун. Сикурс поспел вовремя, и когда татары снова попытались захватить обоз — были отражены с большими для них потерями.

Оставив в ретраншементах у Шумлы посты, легионеры покинули Янисаль и направились в Сарабузский лагерь.

А лагерь встретил их всеобщим ликованием: прибывшие из Первой армии два везирских нарочных привезли весть о заключении мира между Портой и Россией. (Румянцевский нарочный капитан Трандофилов, опасаясь за свою жизнь, прикинулся занемогшим и остался в Перекопской крепости).

Торжествующий Долгоруков бесцеремонно похлопал по плечам турецких нарочных, приказал дать им охрану и немедленно отправить в Алушту к Али-паше.

* * *

Июль 1774 г.

Обитавший в Бахчисарае резидент Веселицкий узнал о турецком десанте ночью 18 июля. Как обычно, конфидент Бекир прислал к нему Иордана с короткой запиской на русском языке.

Встревоженный Пётр Петрович разбудил Дементьева, показал записку.

Растерев кулаками слипшиеся глаза, переводчик прочитал коряво написанные строки, поднёс записку к свече и, наблюдая, как скручивается чёрным колечком горящая бумага, выдохнул негромко и печально:

   — Эх, не внял его сиятельство нашим остережениям. Вот и турчина в Крым пустил.

   — Мне до турков забот мало, — зашептал недовольно Веселицкий. — Нам-то как быть?.. Может, соберёмся да за ночь отъедем отсель?