Покорение Крыма

Раевский не дрогнул, подставил под удар ружьё — ятаган с визгливым скрежетом скользнул по стволу, — а затем изо всех сил, как веслом, махнул прикладом — с расколотой головой турок опрокинулся навзничь.

Слева и справа на янычар набросились гренадеры капитана Масалова и поручика Хитрова. Турки не выдержали, стали отступать; некоторые, бросив оружие, побежали.

   — Орлы мои! — залихватски вскричал разгорячённый боем Масалов. — Его сиятельству доложу о вашем подвиге!

Его никто не слушал: размашисто, по-крестьянски, орудуя штыками, как вилами, гренадеры кололи янычар...

В штурмовой колонне подполковника Михельсона отличились команды майора Селенгинского полка Глебова и капитана Белёвского полка Кавешникова. Их дружный штыковой удар был неотразим — турки, не слушая офицеров, оставили позицию и ринулись к Ор-Капу, светившейся вдали огнями факелов.

Капитан Воронежского полка Шипилов, захвативший две пушки, приказал развернуть их, знавшие артиллерийское дело солдаты стали в прислугу, и пушки выпалили вслед отступающему неприятелю...

У подполковника Ганбоума первыми взошли на вал гренадеры капитана Мерлина. Они рассекли янычар на мелкие группы и теперь вели рукопашную. Сам Ганбоум, растрёпанный, в разорванном на боку мундире, влез на лафет разбитого орудия и восклицал рассерженно:

   — Да кто ж так колет?! В брюхо! В брюхо коли!

Когда карабкались по лестницам, он сорвался вниз, больно ударился; чей-то сапог саданул ему в ухо — оно сильно кровоточило, в голове звенело, но подполковник держался молодцом...

В колонне егерей Василия Долгорукова произошла заминка: нёсшая штурмовые лестницы рота капитана Рижского полка Бабина в темноте и суматохе наскочила на роты прикрытия майора Телегина и поручика Нелединского и смешалась с ними. Все остановились, пытаясь разобраться по командам. А с вала — турецкие пушки. Слава Богу, что стрельнули с перелётом!

   — Вперёд! Вперёд! — чуть не плача, кричал фальцетом Долгоруков. — Бабин!.. Телегин!.. Что же вы, господа?.. Надо вперёд!

В грохоте выстрелов офицеры не слышали призывов молодого князя, но действовали решительно: страшно матерясь, раздавая направо-налево зуботычины, они кое-как сбили команды и добежали до рва.

Долгоруков, у которого это был первый ночной штурм, возбуждённо размахивал руками, кричал, подбадривая егерей. Хотелось скорей взойти на вал и на виду у всех совершить подвиг. Непременно подвиг!

Надрываясь, сопя, егеря на канатах затащили на вал два единорога. Поручик Нефедьев быстро изготовил их к стрельбе, и картечь со свистом унеслась в темноту, в которой скрылись бросившие оборонять вал янычары.

   — Виват! — восторженно кричал после каждого залпа Долгоруков. — Виват, Россия!..

К кургану, где находился главнокомандующий, то и дело подлетали офицеры с докладами. Василий Михайлович уже знал, что батальоны ввязались в рукопашную, знал, что в умении орудовать штыками русским солдатам не было равных во всей Европе, но штурм, против ожидания, затягивался, и он решил подкрепить атаку — отправил на правый фланг Владимирский полк генерал-майора Петра Чарторижского.

Мусин-Пушкин, бросивший на штурм последние свои резервы — батальоны майоров Гонцова, Блихера и капитана Гагарина, — подходу владимирцев обрадовался и без промедления послал их на вал.

На линии шёл горячий бой, а в тылу, за Op-Капу, где должен был атаковать отряд Прозоровского, — ни звука, ни проблеска.

Долгоруков раз за разом прикладывался к зрительной трубе, пытаясь хоть что-то разглядеть в ночной мгле, и, не сдержавшись, взорвался:

   — Да где же Прозоровский, чёрт его побери?!

А деташемент Прозоровского только заканчивал переход через Сиваш. В темноте — торопясь успеть к предписанному месту — князь сбился с пути, к озеру подошёл с опозданием и начал переправу, когда с запада гаснущим рокотом долетели выстрелы сигнальных пушек.

   — Их сиятельство повёл армию на штурм, — встревоженно сказал кто-то из офицеров.

Прозоровский, бешено сверкая глазами, оглянулся, зарычал:

   — Папрашу-у па-мал-чать!

Князь, храбрость которого всегда ставили в пример другим, злился на себя. Это неумышленное блуждание в ночи и опоздание к месту кое-кто — охотники всегда найдутся! — расценит как трусость. И чтобы ускорить дело — приказал форсировать Сиваш сразу несколькими колоннами.

Подгоняемые генеральской бранью, задыхаясь от зловония, висевшего над озером, отряд медленно, но упрямо двигался к невидимому полуострову. В фонтанах солёных брызг гарцевала конница; с трудом передвигая вязнувшие в липкой грязи ноги, шла пехота; ездовые отчаянно хлестали кнутами блестевшие крутыми боками артиллерийские упряжки... Хлюпанье воды, храп лошадей, сдавленные возгласы, ругательства... Кажется, нет конца этому проклятому болоту!.. Но спустя два часа донские казаки полковника Себрякова, шедшие в авангарде, достигли суши. Это придало силы остальным — зашагали бодрее, заспешили.

Вымокшие с ног до головы, грязные колонны устало выползли на берег. Из всей артиллерии лошади вытянули только четыре пушки, остальные десять — завязли вместе с зарядными ящиками.