Покорение Крыма

На противоположной стороне пролива, у полуразрушенных остатков тет-де-пона и палисада, сооружённых ещё тридцать лет назад генералом Ласси, турки установили батарею в пять пушек, державших под прицелом и все подходы к Чонгару, и само место переправы. Любая попытка вторжения была бы отбита картечным огнём с большими потерями для атакующих. А подавить батарею Берг не мог — имевшиеся в отряде четыре лёгкие полевые пушки не выдержали бы артиллерийской дуэли.

   — Надобно в других местах броды искать, — огорчённо изрёк генерал, опустив зрительную трубу. — Здесь нас в Крым малой кровью не пустят.

Романиус предложил отойти вёрст на пять к северу и разведать броды там. У Штофельна замысел был иной: отобрать полсотни охотников из казаков, ближе к рассвету послать их пешим ходом через Чонгар на батарею, чтобы вырезали орудийную прислугу, и при первом всплеске боя бросить на тет-де-пон конных калмыков.

Оба плана выглядели заманчиво, но осуществление их оказалось невозможно, поскольку проявлявшие в последние дни недовольство испытываемыми лишениями казаки и калмыки дружно взбунтовались и отказались переходить на крымский берег.

   — Воды — нет! Корму лошадям — нет! Пропадём там! — кричали казаки, тряся чубами.

Приученные к дисциплине регулярные полки явно не роптали, но по их настроению было видно, что они поддерживают казаков.

Войско действительно страдало от безводья и бескормицы. Нестерпимо палящее солнце выжгло в степи всю траву, а здесь, у посеребрённых солью берегов Сиваша, стелился лишь серый ковыль. У исхудавших лошадей проступили рёбра. Разморённые духотой и зноем, люди стали злыми, непослушными.

Воинственный Штофельн потребовал примерно наказать зачинщиков бунта и провести атаку тет-де-пона силами пехоты.

   — Возьмём батарею, — запальчиво говорил он, — у казаков меньше страха будет. А как в Крым войдём — в татарских аулах сыщем и воду, и корм, и провиант.

   — Хорошая вода, хорошая трава в этой земле только у рек, — хмуро заметил Берг. — До ближайшей из них — Салгира — вёрст до восьмидесяти. При нашей нынешней слабости — это два-три дня пути. Дойдём ли?.. Особливо ежели татары бросят противу деташемента свою конницу и навяжут нам беспрерывные стычки.

   — Дойти-то, видимо, дойдём, — неуверенно сказал Романиус. — Только вот вернёмся ли назад?

   — Да уж... — неопределённо протянул Берг. — Мне, господа, конечно, зазорно давать приказ о ретираде. Но чтобы не сгубить весь деташемент — я переступаю через гордыню и поворачиваю полки назад...

В рапорте Румянцеву Берг так объяснил причину невыполнения ордера командующего:

«Степь была выжжена, корму для лошадей достать было не можно, а при том не было иной воды, кроме колодезной гнилой, вонючей и горькой, да и той недоставало для всех...»

А чтобы гнев командующего был не слишком велик, пространно похвалился хорошей добычей, захваченной у ногайцев: 5 тысяч лошадей, 200 верблюдов, 3 тысячи голов скота и 10 тысяч овец.

* * *

Июль — сентябрь 1769 г.

Генерал-аншеф Голицын, встревоженный неожиданной резкостью рескрипта Екатерины и не желая быть посмешищем Петербурга, снова перевёл свою армию через Днестр. Но на этот раз осмелевшие турки не спешили отступать — попытались остановить её движение на подступах к Хотину, атаковав авангард генерал-майора Прозоровского. Тот смело принял бой, отбил наскоки янычар и сипахов, а затем удачной контратакой принудил неприятеля бежать в крепость.

Эта не имеющая большого значения победа тем не менее очень порадовала Голицына. Он похвалил Прозоровского за отвагу и приказал начать обстрел Хотина из орудий. А генералам пояснил:

   — Сия бомбардирада производится для единого токмо покушения — не сдастся ли неприятель страха ради?..

В полночь 4 июля, разрывая густой мрак яркими всполохами огня, раскатисто загрохотали армейские пушки, мортиры, единороги, бросая ядра и бомбы на крепостные стены. С бастионов Хотина тотчас ответила турецкая артиллерия, стараясь поразить русские батареи.

Канонада гремела всю ночь, пропитав днестровский воздух кислыми запахами сгоревшего пороха.

А поутру Голицын прекратил обстрел, долго рассматривал в зрительную трубу крепостные башни в поисках белых флагов или каких-либо других признаков готовности турок сложить оружие, затем сказал досадливо:

   — Коль страха не имеют для сдачи — попробуем осадой Хотин достать.

Он приказал блокировать крепость с трёх сторон (с четвёртой естественным рубежом окружения стал Днестр), но, опасаясь подкрепления осаждённого гарнизона переправившимся через Дунай войском нового великого везира Али Молдаванжи-паши, послал Румянцеву письмо с прежним требованием двигаться к Бендерам, чтобы угрозой штурма этой стратегически важной крепости оттянуть на себя часть турецких сил.

Покинувший в середине июня Крюковый шанец Румянцев перевёл свой штаб в Святую Елизавету. Сюда и примчался нарочный офицер от Голицына.

Бегло прочитав письмо генерала, Румянцев раздражённо засопел носом, порывисто сунул бумагу в руки сидевшего рядом Долгорукова, прошипел сквозь зубы:

   — Вот, князь, полюбопытствуйте, к чему толкает меня Голицын.