Покорение Крыма

...Решать должна была Екатерина. Однако она — не говоря ни «да» ни «нет» — спросила вдруг Панина:

   — А вы что скажете, граф?

Все полагали, что Панин, как приличествует в подобных случаях, ответит что-нибудь определённое, вручая свою судьбу в милостивые руки государыни. Но прямой, злой Пётр Иванович не стал кривить душой — громко, может быть даже резко, сказал, поднявшись с кресла и склонив голову:

   — Я тоже смогу заменить Румянцева, ваше величество!

Все замерли. Стало слышно, как нудно жужжит у канделябра одинокая муха. Из-под белого парика Панина беспокойно выползла капелька пота и, оставляя блестящий след, тягуче потекла по виску.

Екатерина долгим, немигающим взглядом посмотрела на графа, затем коротко изрекла:

   — Быть по сему.

Панин, дёрнув кадыком, сглотнул слюну, поклонился ещё раз — медленно, низко, благодарно.

«В конце концов сия армия погоды не делает, — беззлобно подумала Екатерина. — Да и на будущее, видимо, в том же состоянии останется... Зато у Паниных не будет повода злословить, что я потакаю Чернышёву... А коль Петька провалит дело, то и Никишка поутихнет...»

На следующий день были изданы указы Военной коллегии о смене командующих армиями. Голицыну предписывалось вернуться в Петербург, а Румянцеву, оставив за себя до приезда Петра Панина князя Долгорукова, отправляться в Первую армию...

Сразу после заседания Совета Пётр Иванович поехал домой.

В Петербурге с утра моросил дождь, улицы были скучны и малолюдны, и запряжённая четвёркой пегих лошадей, мерно раскачиваясь на мягких рессорах, двухместная карета неторопливо катила по серой мостовой. Склонив голову на плечо, Панин невидящим взглядом смотрел в окошко, по которому тонкой плёнкой струилась вода, размывая очертания проносящихся мимо домов. Он всё ещё размышлял о свершившемся назначении. В душе его неугасимо продолжал тлеть огонёк досады, что не его, а Румянцева поставили предводителем Первой армии. Но, с другой стороны, теперь появилась возможность показать всем злопыхателям свой полководческий дар.

«Ничего, — успокаивал он себя, — ещё неизвестно, как будет у Румянцева... Даст Бог — и мне фортуна улыбнётся...»

За 48 лет жизни Панин успел повидать и пережить многое: 14-летним подростком он начал службу в лейб-гвардии Измайловском полку; спустя год императрица Анна Иоанновна за мелкий проступок в карауле отправила его в армию генерал-фельдмаршала Миниха, и юный Панин штурмовал Перекоп, был в Крыму; затем он участвовал в войне со Швецией; во время Семилетней войны за битву при Цорндорфе получил чин генерал-поручика; позже высочайшим рескриптом был пожалован генерал-аншефом и — вместе с братом Никитой — графским титулом.

Неуживчивость Панина, возмутительная резкость его суждений, откровенная грубость поражали почти всех, кто с ним общался. Казалось, эти скверные качества проникли в самые дальние уголки его души и сердца, вытеснив из них последние остатки добра и отзывчивости. И лишь немногие, хорошо и давно знавшие его люди, видели, что невыносимый характер графа сложился под влиянием горьких семейных трагедий, с завидным постоянством посещавших дом Панина.

Его первая жена Анна Алексеевна, урождённая Татищева, за 16 лет супружества родила Петру Ивановичу 17 детей. Но все они — кто едва появившись на свет, кто немного пожив — умирали. Панин остро переживал смерть детей, со страхом ожидал очередных родов, молил Бога не наказывать его хоть в этот раз, но радость рождения наследника или наследницы опять сменялась горем утраты и трауром.

А в октябре 1764 года последовал новый удар: вконец измотанная бесконечными родами, увядшая, болезненная Анна Алексеевна скоропостижно скончалась. Несколько дней Панин пил, пьяно придирался к слугам, кричал, ругался, бил с размаха крепким кулаком в лицо...

Недавняя женитьба на Марии Вейдель вдохнула в графа новые силы и надежды, размягчила озлобленное сердце, сделала чуть сдержаннее.

(Но он не мог знать, что впереди его ждали прежние испытания: из пяти детей, что родит ему вторая супруга, выживут лишь двое — сын Никита и дочь Софья).

...Карета, качнувшись, остановилась у панинского дома.

Высокий, с пышными бакенбардами лакей торопливо сбежал с крыльца, услужливо прикрыл графа зонтиком.

Оставляя на наборном паркете мокрые следы, Пётр Иванович вошёл в прихожую, скинул на руки лакея плащ и шляпу, резко спросил:

   — Где графиня?

   — У себя, ваше сиятельство... Изволют читать.

Панин быстро прошёл по чистым, прибранным комнатам, распахнул дверь в спальню.

Сидевшая у большого окна Мария Родионовна, увидев мужа, отложила книгу, встала. Она всё ещё привыкала к трудному характеру супруга и немного побаивалась его.

Пётр Иванович подошёл к ней, поцеловал в щёку и ломким голосом объявил хвастливо:

   — С сего дня я главнокомандующий армией! А через неделю мы, сударыня, поедем в Малороссию... Пусть мне принесут вина... В кабинет.

Мария Родионовна не знала, хорошо это или плохо, что они уедут из Петербурга, но, судя по выражению лица мужа, взволнованному, просветлённому, поняла — произошло важное для него событие.