Покоренная поцелуем

Ротгар явно колебался, не зная, как ему поступить. Его представление о милосердии настойчиво заставляло его помочь норманну, но его всего охватила какая-то странная слабость, словно дух мести переполнял его только тогда, когда Марии угрожала опасность, и покидал его, когда она находилась в полной безопасности. Голова у него болела от нанесенного Гилбертом удара. Его нога дрожала от нанесенной этим норманном раны. Он, конечно, не проявит к Гилберту никакого милосердия, если только найдет в себе достаточно сил, чтобы нанести ему последний, смертельный удар.

— Прошу тебя, — прошептал Гилберт, не понимая колебаний Ротгара. — Речь идет о проявлении ко мне доброты, которой я, конечно, не заслужил.

Ротгар не мог найти слов, чтобы сказать ему о своем намерении исполнить его просьбу. Он просто кивнул, умоляя Бога придать ему сил, ужесточить разящую его руку.

Опасаясь, как бы удар не получился неловким, не соскользнул по железной поверхности кольчуги, Ротгар изо всех сил вогнал меч в сердце Гилберта. Послышался резкий выдох, кровь забила слабым фонтанчиком, а потухающие глаза Гилберта говорили о том, что на сей раз Ротгар не промахнулся.

Он постоял немного перед норманном, пытаясь понять, для чего нужна Богу душа такого человека, как Гилберт Криспин.

— Я люблю тебя, — прошептала Мария, когда он вышел из кельи, которая стала местом казни для Гилберта.

Вдруг он почувствовал прилив диких, первобытных эмоций. Не обращая внимания ни на стоявшую рядом преподобную матушку, ни на столпившихся возле двери монахинь, он, наклонив голову, крепко поцеловал ее.

Когда наконец он оторвал губы после продолжительного страстного поцелуя, он почувствовал, как кровь закипает у него в жилах, как затуманивается здравый смысл. Он сказал:

— Пошли отсюда. Нельзя оставаться под этой крышей с теми мыслями, которые мечутся у меня в голове.

— Прошу тебя, Ротгар, давай вернемся в Лэндуолд!

Сердце у Ротгара упало. Опять Лэндуолд. Между ними всегда будет стоять Лэндуолд.

— Может, на короткое время, — ответил Ротгар, выражая свое согласие, чтобы только скрыть захлестнувшую его печаль.

— Во всяком случае, не слишком долго, — сказала Мария. — Мне нужно объяснить все Хью, чтобы он понял и не гневался на меня, когда мы вместе уедем и будет искать собственный дом. Только после этого мы сможем покинуть Лэндуолд.

Ротгар почувствовал, как воспрянул духом, но все равно нужно ее еще раз предостеречь. — Нам предстоит преодолеть немало препятствий. А это может оказаться ужасно трудным делом.

— Да, очень трудным, — согласилась она.

— Ротгар, — окликнула его аббатиса, когда они выходили из комнаты. — Могу ли я надеяться, что это будет последняя женщина, которую вы умыкаете из монастырских стен?

— Абсолютно точно, преподобная матушка. — Он улыбался, глядя на Марию. — Я не имею права вызывать у нее приступа ревности. Она слишком хорошо овладела искусством приготовления «целебных снадобий».

— И не только им, — подхватила, блаженно улыбаясь, Мария.

Эпилог

Август 1067 года

Ястреб парил высоко в небе, делая медленные, ленивые круги, оглашая окрестность пронзительными резкими криками. Мария, прикрыв ладонями глаза, наблюдала за ним, ей так хотелось поменяться с птицей местами, позаимствовать у нее ее острое зрение, тая как ее глаза уставали от бесплодного разглядывания далекого горизонта. Семь дней, две недели, и вот уже прошло целых два месяца. Храни, Боже, Ротгара и Хью.

— Мария! — визгливо закричала Эдит, заботливо поглаживая себя по животу, что она теперь делала постоянно с того времени, как у нее прекратились месячные. Голос у нее дрожал от возбуждения. — Вернулся Фен!

Мария резко обернулась, вглядываясь туда, куда указывала Эдит. Да, это на самом деле был Фен, его легкая фигура, казалось, скользила, над почвой, не дотрагиваясь до земли, прокладывая себе путь вперед. Потом она увидела отразившийся от сверкающей кольчуги солнечный луч, услыхала нетерпеливое, резкое ржание голодной лошади, учуявшей близость своей конюшни. Два всадника один с волосами каштанового, как и у нее, цвета, а другой с шевелюрой развевающихся на ветру рыжевато-коричневых волос, запутавшихся в его такой же огненно-рыжеватой бороде. Вероятно, она на самом деле превратилась в ястребицу, судя по тому, с какой скоростью летела она, не чуя под собой ног, через весь замок и мост через ров, навстречу Ротгару. Вероятно, у нее отросли сразу десять рук — так жадно она обнимала ими Ротгара, который, подняв ее на руки, усадил перед собой в седло. Она все крепче прижималась к нему, сердясь на кольчугу, которая прикрывала от нее его обнаженное тело, и одновременно благословляя ее за то, что она спасла ему жизнь для нее; она ворошила его длинные волосы, полагая, что была права тогда в ту далекую, словно вся прошедшая жизнь, ночь, когда подумала, что спадающие до плеч волосы будут ему к липу; она поглаживала ладонями его бороду, осыпая его поцелуями. Она чувствовала его сильные руки, которые, словно железными клещами, обвили ее за талию.