Покоренный ее красотой

– А если бы я привезла его, как только началась горячка, он бы выжил? Скажите мне.

– Не думаю, – сказал Пирс, глядя ей в глаза. – Протекание болезни осталось бы тем же. Мы не можем сказать, кто выживет, а кто умрет.

– Это не из-за тех пиявок? Я не хотела, чтобы их ставили, но доктор настаивал. Он прошел весь путь из соседней деревни, и получалось, что мы зря потратили его время, если я не соглашусь. Он приложил их к его горлу, туда, где язвы, чтобы отсосать отравленную кровь, как он сказал.

– Вы все равно ничего не могли сделать, что изменило бы ситуацию. Один Бог знает, когда приходит время умирать.

– Бог, – повторила она, тихо ахнув. – Конечно. Баррис каждое воскресенье посещал церковь и всегда делал что-нибудь для бедных. Если он умрет… – Она судорожно сглотнула.

Пирс подождал, пока она возьмет себя в руки.

– Если он умрет, Бог знает, что он прожил славную жизнь. Он любил детей. И меня. Он так и сказал, когда мы поняли, что он заболел. Мы прожили вместе двенадцать лет.

– И много вы видели счастья за эти годы? – поинтересовался Пирс.

– Трудностей тоже хватало, но мы были счастливы, – сказала женщина, роняя слезы. – Он хороший человек, мой Баррис.

– В таком случае вам есть чем гордиться, – сказал Пирс. – И вашим детям тоже.

Оказавшись в коридоре, он устало вздохнул.

– Скажите санитару, чтобы давал ему пить как можно больше. Пусть жена ухаживает за ним. Нужно охладить его, насколько это возможно. Попробуйте мокрые простыни. От солодовой пены больше вони, чем пользы, так что не применяйте ее больше.

– Почему вы сказали ей, что другое лечение ничего бы не изменило? – спросил Кибблс. – Мы не потеряли ни одного пациента из тех, кто поступил сюда вовремя. Нам следовало объяснить людям, что скарлатина может быть побеждена. – Несмотря на усталость, в его голосе слышалась гордость.

– Ей надо жить дальше, – сказал Пирс, двинувшись вперед. – Не упрекая себя в том, в чем она не виновата.

– А почему вы сказали ей о Боге? – спросил Кибблс, спеша за ним. – Я никогда не слышал, чтобы вы говорили подобные вещи.

– Надо быть наблюдательнее, болван! – резко отозвался Пирс. – Я постоянно твержу вам это. У нее на шее был крест.

– Два других пациента не такие тяжелые. Думаю, вам тоже следует лечь в постель.

– Я только что отправил спать маркиза.

– Мы с Пендерсом хорошо отдохнули, проспав пять часов, – сказал Кибблс. – И знаем теперь, что нужно делать. Мы справимся. Идите спать.

– Пожалуй, ты лучший из всей компании, – заметил Пирс, глядя на него. – Ты умеешь слушать.

– Так доверьтесь мне. Идите спать.

– Только проведаю Нейтена, – сказал Пирс. – Есть еще больные среди слуг?

– Нет, не считая тех горничных, которые заболели два дня назад, – отозвался Кибблс. – Думаю, мытье рук дало свои результаты.

Нейтен спал, поэтому Пирс не стал входить в комнату. От двери он мог видеть, что у лакея легкая форма болезни, его лицо и руки приобрели равномерный красноватый оттенок, что предполагало скорое выздоровление.

Затем он направился к собственной постели, покачиваясь от усталости и опираясь на трость, словно это была его третья нога.

Там явно уже побывал его камердинер. Постель была разобрана, а на столе остывал ужин. Пирс помедлил только для того, чтобы стянуть сапоги, прежде чем забраться в постель.

Ему приснился сон, который он видел каждую ночь после ее отъезда.

Линнет смеялась, стягивая с себя сорочку, как она это проделала в их последнее утро вместе. Она стояла на скале, нависавшей над бассейном, ее глаза сияли, ее прекрасная, с женственными изгибами фигура была освещена солнцем, придавая ей поистине ангельский вид.

Он помахал ей рукой, спускаясь по тропе, с намерением скинуть одежду и присоединиться к ней…

И тут он увидел в бассейне блеск зубов.

В воде была опасность.

Что-то проникло в его бассейн и поджидало ее, голодное и беспощадное.

Пирс попытался кричать, а затем припустил бегом вниз по тропинке. Боль пронзила его ногу, но он продолжал бежать, яростно выбрасывая вперед трость и отрывая себя от земли в отчаянной попытке добраться до нее.

Линнет помахала ему в ответ и прыгнула в воду со свойственным ей восторженным бесстрашием, которое подвигло ее нырнуть в ледяную воду в тот первый день, когда она еще не умела плавать.

Он проснулся, дрожа, с гулко бьющимся сердцем, покрытый потом. В течение пяти минут он не мог даже думать, просто лежал, уставившись в потолок, говоря себе снова и снова, что Линнет далеко, на пути в Лондон. Что она в полной безопасности, что ее слуги надежны и заслуживают доверия во всех отношениях. Ему следовало бы знать, как хорош герцог в подборе штата. Он доверил бы Прафроку собственную жизнь.

Сон – всего лишь следствие эпидемии, сказал он себе. У него разыгралось воображение из-за ситуации в замке. Из-за скарлатины. Из-за того, что он осел.

И хотя его сердце успокоилось, что-то продолжало точить его… что-то, чего он не мог вспомнить, связанное с Линнет. Возможно, это была какая-то фраза, сказанная ему. Но никто не упоминал имя Линнет после ее отъезда. Словно она никогда не существовала.

Даже Себастьян, казалось, забыл ее.