Покоренный

В пять часов я иду в туалет и переодеваюсь, и теперь я могу встретиться с Джорджем, чтобы поужинать перед его шоу. Сегодня был хреновый день, и я бы с удовольствием просто пошла домой и свернулась на диване калачиком, как социальный отщепенец, в которого я превратилась. Вечеринка жалости для одного, пожалуйста. Да, я снова возвращаюсь к угрюмости и депрессивности, вместо злости и ярости. У меня нет никакого контроля над своими эмоциями. Увы, но я обещала Джорджу, что приду на его шоу, и я действительно хочу его увидеть. Если бы он мог просто перенести шоу на диван, это было бы здорово. Я переодеваюсь из своего брючного костюма в облегающее платье длиной до колена. Я снова надеваю свои каблуки и наношу свежий слой блеска для губ. Мои волосы особенно непослушны сегодня, поэтому я вытаскиваю пару заколок из моей бездонной сумки и закалываю их. Я думаю о стадиях расставания у всех людей, о которых мне рассказал Донни, бедный парень. У меня была и печаль, и гнев. Я скольжу взглядом по своему отражению и думаю, что если есть фаза «просто наплевать, как ты выглядишь», то я там. На самом деле, просто по херу вообще.

Я возвращаюсь в свой офис и запираю свою сумку в нижнем ящике, прежде чем направиться к лифту. Я пишу сообщение Джорджу, что я уже в пути. Двери лифта открываются, когда я всё ещё смотрю в свой телефон. Я шагаю вперёд и упираюсь в чью-то твердую грудь.

— О боже, извините, — изумлённая, лепечу я мужчине передо мной, отступающему к стене. Мои глаза пробегают по дорогому костюму, хорошо сложенному телу под ним, и по крепкому подбородку, покрытому щетиной, до тех пор, пока я не смотрю в беспокойные серые глаза. Есть что-то знакомое в его чертах, но я не могу понять что.

— Всё в порядке. — Он улыбается, и его руки остаются на моих плечах, куда он положил их, чтобы остановить меня. Я освобождаюсь из его хватки и отступаю от громадного незнакомца. Он привлекательный в этой своей прочности, без всяких усилий. Его глаза напряжены, когда он смотрит, как я отступаю от него. Я посылаю ему небольшую улыбку, прежде чем выйти из лифта, только чтобы найти Тео и мистера Симмонса, стоящих в нескольких футах от меня. Я вздыхаю и на секунду откидываю голову к потолку. Серьёзно, он может просто сделать паузу? У Тео есть та врождённая уверенность, которая говорит, что ему принадлежат всё и все, включая меня. Придурок. Он выглядит хорошо, действительно хорошо. Он одет в темно-серые брюки, идеально облегающие его узкие бёдра. Его рубашка на тон светлее, расстёгнутый воротник, без галстука, конечно. Материал облегает чётко очерченные плечи и грудь. Его взгляд следует за каждым моим движением, когда я делаю шаг вперёд. Он изучает меня, как хищник, наблюдающий за раненой газелью, и это заставляет мой пульс участиться. Я смело встречаю его пристальный взгляд, потому что есть одна вещь, которую я всегда делала, я бросаю ему вызов. Его глаза исследуют меня, заставляя чувствовать себя обнаженной. Его чувственные губы растягиваются в намеке на улыбку. Грёбаный ад, он великолепен. Хотя бы раз моё тело не дрожит и его не бросает в жар при виде этой маленькой улыбки. Мое жалкое сердце тоскует по нему, запертое глубоко внутри, и выворачивающая душу грусть, которая заставляет меня чувствовать себя пустой и холодной.

Несмотря на то, что я говорю себе... и всем вокруг меня... я его не ненавижу, но, определённо, очень сильно хочу этого. Это сделало бы наш разрыв намного проще. Однако сердце хочет то, чего оно хочет, и если есть одна вещь, которую я теперь знаю, это то, что разумное мышление часто идёт в задницу там, где дело касается любви.

Впервые в моей жизни кажется, что сбежать будет проще, чем сражаться, потому что ты не можешь бороться с тем, кого любишь. Почему я позволила себе влюбиться в него?! Дура, дура, дура. Вот почему я не хочу его видеть, вот почему мне нужно, чтобы он оставил меня в покое, потому что, когда он рядом со мной, боль струится по моим венам, отравляет меня и давит, давит, давит, пока я не сломаюсь под её весом.

— Лилли, — приветствует меня мистер Симмонс. — Ты хорошо выглядишь, — он тепло улыбается. У него есть черта, как у дедушки, когда всё, что он говорит, он произносит очень мягко. Я знаю, что он, вероятно, такой не со всеми, иначе он бы не был тем, кто он есть. Меня это устраивает.

— Спасибо, — отвечаю я, не сводя глаз с мраморного пола в фойе, надеясь, что я проскользну мимо Тео без каких-либо препирательств.