Читаем Покоряя Эверест полностью

Предполагалось, что в этом глубоком ущелье, с трех сторон защищенном крутыми горными склонами, мы найдем безветренный воздух и ничем не нарушаемый, пускай и морозный, безмятежный покой. Но на деле наступившая ночь оказалась вовсе не ласковой. Свирепый шквалистый ветер врывался в наши палатки, сотрясал и терзал их, угрожая сорвать их с креплений и унести прочь. А нам бы тогда осталось лишь изумляться внезапным сменам погоды и вопрошать, чего же еще здесь ожидать. На высоте более 22 000 футов[429]дул ледяной ветер, и, как бы мы ни вымотались, такая атмосфера не позволяла уснуть. Опять же, я считаю, что мне повезло больше, чем моим товарищам, — у Буллока и Уилера дела шли плохо. Сонливость от недосыпа всегда препятствует раннему старту, а на приготовление горячих напитков уходит много времени. Но в любом случае было разумно не выдвигаться слишком рано, чтобы нас хотя бы согревало солнце, пока наши ноги будут утопать в снегу или застревать на ледяных ступенях. Мы двинулись в путь примерно через час после восхода, а еще через полчаса уже ломали наст на первых склонах под стеной. Мы взяли трех кули, которые были достаточно здоровы и подготовлены, и теперь на них ложилась самая тяжелая работа. Я уж не говорю о вырубании ступеней — когда мы миновали угол бергшрунда, а весь поход свелся к тому, что мы вспахивали снег, как лошади — поле. Поначалу пришлось взять правее и взбираться по подтаявшему снегу, оставшемуся после схода лавины, а затем — левее, на длинный восходящий траверс, ведущий к вершине. Уже один только переход здесь, чуть ниже перевала, создавал трудности и грозил проблемами. Снег здесь лежал под очень крутым углом и был довольно глубоким, а потому — скверным. Для преодоления всех худших участков на траверсе потребовался тяжелейший труд по вырубанию около 500 ступеней, но чуть раньше 11:30 утра мы уже взобрались на перевал. К этому времени двое кули явно вымотались, хотя и были еще способны продолжать путь. Третий был сравнительно бодр. Уилер храбрился, что может одолеть еще 500 футов[430], но его ноги так замерзли, что он уже совсем не чувствовал ступней. Буллок явно устал и шел только на силе воли, и никто не мог сказать, насколько еще хватит его сил. Мне же посчастливилось вполне неплохо выспаться в обоих высотных лагерях, так что я был в своей лучшей форме и предполагал, что смогу подняться еще на 2 000 футов[431]— а на большее и так не останется времени. Но что еще ждет нас впереди? Мой взгляд часто блуждал по сторонам, когда мы поднялись к закругленной кромке над перевалом и на последние скалы под северо-восточным гребнем. Если кто-то еще и сомневался, что на этот гребень возможно взобраться, то теперь все сомнения были развеяны. На долгом подъеме по этим несложным скалистым и снежным склонам нас не ожидало ничего трудного или опасного. Но сейчас здесь дул ветер. Даже там, где мы стояли с подветренной стороны небольшого ледяного утеса, он налетал частыми яростными порывами, взметая рыхлый снег с такой силой, что у нас перехватывало дыхание.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное