Читаем Покоряя Эверест полностью

В чисто технических вопросах мнение мистера Янга более авторитетно и в то же время сохраняет индивидуальный подход. Опыт альпинистов в чистом ремесле скалолазания был кристаллизован до такой степени, что его авторитет не вызывает сомнений во многих важных вопросах. Опытный альпинист, хоть и будет благодарен за четкое изложение многого из того, что прежде не говорилось, по большей части согласится с автором, но данное руководство все равно будет ему интересно. И он может с пользой задать себе такой вопрос: сколько альпинистов из числа моих знакомых садятся (если для этого есть место), чтобы поднять человека снизу? И кому из них хватает компетентности использовать крепления верным образом, так тщательно разъясненным в книге? Глава «Ледовое ремесло», в частности, встретит общее одобрение в вопросах использования кошек[47], манеры делать ступени, правильного способа их вырубания, не считая многого другого. Но, помимо почти неоспоримой базы, большую роль играет индивидуальная оценка. Мнения расходятся, например, относительно правильного использования веревки на льду. Мистер Янг совершенно четко устанавливает в качестве общего правила, что острие ледоруба не следует использовать в качестве страховки на твердом льду, и утверждает, что веревку нужно держать в руке. Он отвергает теорию, что соскальзывание на льду можно предотвратить только с помощью ледоруба, и рассуждает, что, вероятно, альпинист, твердо удерживающий баланс на ходу, может погасить скольжение усилием руки. Поскольку реальный случай в этом плане не описан, было бы интересно узнать опыт мистера Янга и любого альпиниста, которому удалось предотвратить скольжение на льду. Только путем детального рассмотрения таких моментов мы можем прийти к безопасной тактике скалолазания.

Самый смелый раздел этой главы посвящен работе с ледниками. Несомненно, он соответствующе дерзок и на практике. Если на других фрагментах интерес читателя, возможно, слегка охладевал из-за налагаемых ограничений, то воодушевление этого раздела подогревает его в самый нужный момент. Благоприятствующие обстоятельства подталкивают его вперед, в хитросплетения разрушенного ледника, в окружение из «самых влажных, самых синих и самых отвратительных на вид сераков[48]… Я не знаю более радостного и чистого волнения, чем когда с прочным ледорубом, острыми кошками и надежным другом вступаешь на хрустящую пружину подвижного льда, чтобы прочувствовать битву с белыми, голубыми и серебряными гигантами ледникового обвала. И ни один звук не будоражил меня сильней, чем резкий и четкий стук ледоруба и перезвон отлетающих от него и падающих вниз, в глубокую расселину[49], ледяных осколков. И вновь — нет более незамутненного ликования, чем когда оглянешься назад, — через сверкающий лабиринт из бирюзовых и серых скал, сапфировых провалов, резных пиков и сияющих арок, наслоений и контрфорсов[50], — чтобы увидеть тонкую размытую голубую змейку из следов-ступеней, окаймленных крошечными мерцающими призмами подсвеченной солнцем ледяной пыли — парящей, ныряющей, кружащей в своем рискованном абсурдном приключении. Несомненно, эта цепочка следов — связующая нить, ведущая к счастливейшей человеческой цели, знак триумфальной победы личности в сердце дичайшего и прекраснейшего из сражений между безмолвными армиями природы»[51]. Счастливая человеческая цель, конечно, может иметь несчастный конец. Но почему это должно быть именно так? Мы можем различать и оценивать опасности. Они не бесчисленны. Мы можем избежать вреда от тех, с которыми уже знакомы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное