Покоряя Эверест

Но даже для бунтарей существуют правила поведения, как и для всех остальных. Общество как минимум ожидает от бунтарей, что они объяснятся. Прочие люди освобождены от этой обязанности, поскольку используют общепринятые ярлыки. Спортивная практика и религиозные обряды в свое время были поставлены выше или ниже необходимости их объяснения. Общество пометило их ярлыком «экстра-класса» и приняло без лишних вопросов, как предпосылку для априорных суждений. Мятежные меньшинства иногда вели себя точно так же и произвели революцию самим высокомерием своего догматизма. Люди, что любят подсоленную кашу, ввели моду, которая гласит, что правильно добавлять в кашу именно соль, хотя суть этой моды не более важна, чем обычай передавать бутылку слева направо, а не наоборот. Этот триумф обеспечен только самоуверенным высокомерием. Но верный метод бунтарей заключается в том, что они выставляют свои аргументы на всеобщее обозрение.

Одержимым скалолазам-профессионалам вроде меня нужно многое объяснить, и пора бы им начать это делать. Общеизвестно, что они подвергают свою жизнь опасности. Но с какой целью? Если только ради какого-то физического удовольствия, чтобы насладиться определенными движениями тела и испытать азарт соперничества, то это того не стоит. Альпинисты – это особенно безрассудная группа отчаянных безумцев; они пребывают на одном уровне с охотниками, но во много раз менее здравомыслящи. Единственное оправдание альпинизма, ставящее его на уровень выше простых физических ощущений, утверждает, что альпинист испытывает более глубокие эмоции; он извлекает некую пользу для своей души. Его оппонент может скептически отнестись к этому аргументу. Он может утверждать, что считает благом для души взятый им отпуск. Вероятно, это справедливо для любого, кто проводит заслуженные две недели отгула в здоровом отдыхе на море и возвращается оттуда лучше, то есть добродетельнее, чем был. Почему же радость альпинизма ценнее, чем от морского курорта? Что это за высшие эмоции, на которые намекает скалолаз? И если они действительно так ценны, неужели нет более безопасного способа их испытать? Обдумывают ли альпинисты эти вопросы и отвечают ли на них снова и снова, по мере обретения нового опыта, или довольствуются некой волшебной уверенностью, романтическим флером из-за давней относительной неосведомленности об их занятии?

Возможно, частые встречи с оппонентом, готовым спорить на эту тему, были бы полезным и держащим в тонусе средством. Но на практике я обнаружил, что редкие люди хотят всерьез обсуждать альпинизм. Полагаю, они воображают, что дискуссия со мной для них невыгодна; и должен признаться, что, если кто-нибудь поднимет этот вопрос, моим импульсом будет оттолкнуть его. Я могу напустить на себя презрительный вид в отношении цивилизации и бросаться пафосными фразами о прекрасных пейзажах, о божественном буйстве Природы в ее экстазе при сотворении гор – как человек, у которого есть секрет, и он не хочет его раскрывать, ведь все равно никто не поймет.

Таким образом, я обращаюсь к влиянию горных пейзажей на мое эстетическое восприятие. Но, даже если смогу описать словами истинное чувство, я ничего этим не объясню. Эстетическое наслаждение кровно связано с нашей деятельностью, но оно не объясняет и не оправдывает его. Никто и на миг не предполагает, что наши очевидно осознанные действия определяются всего лишь нашим желанием узреть нечто прекрасное. Горная железная дорога могла бы удовлетворить такой запрос. Обзорные площадки на нескольких станциях и скрытые все признаки собственного устройства – она может быть настолько качественно организована, что отважным владельцам билетов на поезд будут доступны все эстетические радости альпиниста. Железная дорога позволила бы достичь этой цели со сравнительно небольшими затратами времени. Вероятно, она даже имела бы решающее преимущество, позволяя всем любителям гор разделить эмоции с множеством своих собратьев. И все же идея внедрить такой механизм в заснеженную гору вызывает отвращение у любого альпиниста. Для него это выглядит своего рода изнасилованием. Факт подобного отношения указывает на важный нюанс – скалолазы отвергают исключительно эстетические соображения в качестве главного мотива.

Полагаю, что, по мнению многих людей, способных об этом судить, у альпинистов нет оснований претендовать на превосходство в стремлении к природным красотам, сопровождающим их дело. И, конечно же, многих охотников возмутило бы такое заявление. Поэтому нельзя отделить альпинизм от охоты, основываясь на его достоинствах, утверждая, что только мы способны оценить гармонию между физическим и эстетическим, и никто больше.