Покорись страсти

Стрит подумал и достал из сундука длинную курительную трубку.

— Отличная мысль, мальчик. Он пришел в себя?

— Почти. Он весь мокрый от пота.

— Это к лучшему. А ты в порядке, Клем?

— Да, сэр, спасибо.

Клеменс готова была расцеловать толстяка.

Когда Клеменс вернулась, Натан беспокойно вертел головой.

— Клем?

— Я здесь.

Девушка подавила в себе желание спросить, как он себя чувствует. Вместо этого, она погрузила один конец трубки в чашку. Второй конец вставила в рот Натана, осторожно повернув его голову на подушке.

— Выпей.

Он поморщился, но Клеменс держала его голову.

— Это приказ, мистер Станье, — сказала она, стараясь, чтобы ее дрожащий голос звучал как можно строже.

Натан издал какой-то всхлипывающий звук, и Клеменс вдруг поняла, что это смех. Когда он выпил всю воду с размешанной в ней березовой корой, Клеменс вылила в чашку виски и с облегчением вздохнула, увидев, что Натан погрузился в сон. Тогда она присела у его койки и приготовилась ждать.

Ей нечего было делать, разве только думать. Она влюбилась в Натана Станье, теперь Клеменс это отчетливо понимала, и дело было не в благодарности и не в физическом влечении. Но она нарушила данное ему обещание, и он был жестоко наказан по ее вине. Будучи джентльменом, он, конечно, по-прежнему будет защищать ее, но вряд ли когда-нибудь сможет полюбить.

Глава 10

— Клеменс?

Девушка встрепенулась:

— Да? Натан, тебе нужно что-нибудь?

Его лоб был влажным от пота.

— Может быть, хочешь пить? Попробуй, это виски с водой.

Натан сделал несколько глотков, и его голос, когда он заговорил, звучал увереннее:

— Что там у меня на спине?

— Влажная ткань. Я промыла раны сначала соленой водой, потом пресной и накрыла тканью.

— Хорошо. Поройся в моей сумке, там должна быть банка с зеленой мазью.

Отыскав банку, Клеменс открыла ее и принюхалась.

— Пахнет странно.

— Это поможет заживлению ран и не даст ткани прилипнуть к коже.

Натан не издал ни звука, пока она снимала тряпицу с его спины.

— И как это выглядит? — Он казался спокойнее ее.

— Э… ужасно. Но по крайней мере, кровотечение прекратилось.

Более или менее.

— Намазать этим составом ткань?

От мысли о том, что ей придется прикоснуться к открытым ранам, Клеменс сделалось нехорошо.

— Да.

Пока она трудилась над тканью, стараясь как можно ровнее положить слой мази, в каюте царила тишина. Закончив, она взяла ткань за два уголка и подошла к койке.

— Клеменс, ты плачешь?

— Да, — призналась она.

— От твоих слез у меня спину щиплет.

Опять этот смешок.

— Извини.

Клеменс накрыла спину Натана тканью, стараясь не обращать внимания на его сдавленные стоны. Потом присела рядом.

— Мне так жаль… Я хочу сказать, жаль, что я оказалась такой дурой. Прости, что нарушила обещание, за то, что они сделали это с тобой.

Схватив кусок простыни, она утерла слезы, сердясь на себя за свою слабость. Натану не нужно ее нытье, ему нужен покой и сон. Обмакнув чистую тряпку в холодную воду, Клеменс принялась обтирать ему лоб.

— Ты поступила так, как считала нужным. Ты не просила меня вмешиваться.

— Но я знала, что могу рассчитывать на тебя, — призналась она. — Думаю, не будь я в этом уверена, вряд ли сделала бы это.

Неужели он простит ее? Клеменс не могла в это поверить.

— Значит, ты мне все-таки доверяешь? — спросил Натан, открыв глаза.

— Всем сердцем.

Он пробормотал что-то, но Клеменс не разобрала слов, и снова погрузился в забытье. В какой-то момент задремала и она. Пробудившись, Клеменс почувствовала, что все ее тело затекло, затылок ломило. Она встала, потянулась. В иллюминатор светило солнце. Койка напротив была пуста.

— Натан!

— Я здесь.

Он вышел из чуланчика, вокруг бедер обмотана простыня. Чувствуя одновременно гнев и облегчение, Клеменс набросилась на него:

— И что ты, по-твоему, делаешь? Как ты рассчитываешь поправиться? Немедленно возвращайся в постель!

Даже под загаром, покрывавшим его лицо, видно было, как он покраснел. Двигаясь медленно и неуверенно, как старик с приступом артрита, он подошел к стулу и сел.

— Есть кое-что, что мужчина не может сделать, лежа на животе, — пояснил он, не обращая внимания на ее негодующий возглас. — И мне нужно двигаться.

— Зачем?

— Потому что я должен быть на палубе. Не могу же я управлять кораблем, лежа ни койке.

— Зачем тебе на палубу? Я скажу капитану Мактирнану, что у тебя лихорадка. Она у тебя и вправду есть, не вздумай отрицать. Скажу, что ты не сможешь помочь ему завтра. Это его вина. Если бы этот человек не был безумцем, он бы не наказывал людей.

— И ты собираешься объяснить ему все это? Что, если после этого он велит швырнуть тебя за борт на корм акулам? Кто будет ухаживать за моей спиной и приносить мне завтрак?

— Ты должен лежать, отдыхать. Пожалуйста, Натан.

Вместо ответа, он уперся локтями в стол и опустил голову на руки.

— Я отдыхаю. Мне нужно есть и пить, и лихорадка пройдет сама собой. Если перевяжешь мне спину, мазь заживит раны. Поверь мне, я знаю, что делаю.

— Откуда тебе знать? Тебя же никогда раньше не секли, я видела твою спину.