Тем временем облицованная часть хода, который действительно предназначался для стока воды во время сезона дождей, закончилась. Дальше он был прорыт в земле, и размеры его постоянно менялись. Друзья то переползали через какие-то ямы, углубленные и размытые потоками воды, то им приходилось с неимоверными усилиями протискиваться вперед в узких участках, где Барнетт в кровь расцарапывал руки и колени. По сравнению с другом худому провансальцу было куда легче. Но это было еще не все. В земляной части хода Барнетт постоянно слышал впереди страшный шорох, сопровождавшийся вскрикиваниями, от этого его бил озноб и охватывал ужас, с которым он не мог справиться. В сырой земле поселились целые скопища гнусных животных, они рыли там норы и устраивали жилища. Огромные крысы, вонючие мангусты, захваченные врасплох, вдруг выскакивали из нор, сводя Барнетта с ума тошнотворными прикосновениями. Поэтому несчастный продвигался вперед, стараясь прежде хлопками разогнать смрадных тварей и заставить их бежать. Резкие, зловонные запахи перехватывали горло, неслись из всех нор и убежищ, вызывали отвращение и приносили Бобу невыразимые страдания. Воспользовавшись тем, что ход слегка расширился, Барнетт остановился, предупредив приятеля, что хочет передохнуть.
— Не падай духом, мой бедный друг, мы приближаемся к цели, — сказал ему провансалец. — Я знаю, в каком направлении мы движемся, поверь, нам осталось совсем немного.
— Да услышит тебя Бог! Твое положение ничто в сравнении с моим, и если бы надо было начать все сначала, клянусь, я бы на это не пошел… Я совершенно без сил.
— Не надо отчаиваться, мы уже у цели.
— Почему ты так думаешь?
— Все очень просто. Пока подземный водопровод проходил под храмами, из соображений прочности и хорошей очистки он был построен из кирпича и цемента, ведь он должен был выдерживать сильное давление. Как только он вышел из-под храмов, достаточно было простой крытой траншеи. Тебе хорошо известны равнодушие и леность индусов, поэтому можно быть совершенно уверенным, что они прокопали ее лишь на расстояние, необходимое, чтобы отвести воды от основания храмов.
— Возможно, но мне кажется, мы никогда не выберемся отсюда.
Барбассон понял, что нельзя допустить, чтобы его другом вновь овладели зловещие предчувствия.
— Ну что ты! — сказал он. — Подумай о Сердаре, без нас он погибнет… Еще одно усилие, самое последнее.
Они снова поползли вперед. Ход шел теперь наклонно, становясь все круче, и провансалец поспешил заметить другу, что это доказательство того, что они приближаются к выходу… Зловещих обитателей галереи становилось все больше, а издаваемые ими запахи были попросту невыносимы.
Вдруг Барбассон уперся головой в ноги Барнетта, которые судорожно дергались, но не продвигались вперед.
— Что случилось? — спросил провансалец.
Сдавленным голосом, едва донесшимся до Барбассона, несчастный Барнетт ответил:
— Я застрял… Ход слишком узкий, я не могу продвинуться вперед.
На сей раз отчаиваться начал Барбассон. Однако он крикнул:
— Смелее! Собери все силы, это необходимо!
— Я сделал все, что в человеческих силах, но только застрял еще сильнее… Попробую сдать назад, давай вернемся обратно.
Неужели придется, умереть здесь? Это было страшно, чудовищно, кровь у Барбассона застыла в жилах, ибо он-то знал весь ужас их положения. Барнетт был еще относительно спокоен, он думал, что можно вернуться назад. На это уйдет какое-то время, ибо, пятясь, они будут двигаться медленнее, но там, где они прошли один раз, всегда можно пройти и второй. Но Барбассон знал, что обратного пути нет. Что же он должен был испытывать, несчастный!
— Барнетт! — крикнул он в приступе бессильной ярости. — Рой землю ногтями, зубами, но, во имя всего святого, двигайся вперед, несчастный, двигайся вперед! У нас нет другого выхода, коридор сзади нас обвалился.
При этих словах Барнетт испустил ужасный вопль и, подгоняемый страхом, почти обезумев от него, собрал остатки сил, уперся ногами в стены, сверхчеловеческими усилиями продвинул свое тело еще на несколько сантиметров вперед и остановился, неподвижный, измученный, задыхающийся… Теперь оставалось ждать только смерти.
Тогда произошла кошмарная, неописуемая сцена.
— Вперед! Вперед! — кричал, ревел Барбассон, сходя с ума от ужаса. — Я не хочу умирать здесь… Вперед! Вперед, несчастный, или я убью тебя!
И он стал колотить Барнетта по ногам кулаками, царапать его ногтями.
— Ты делаешь мне больно! — слабым голосом выдохнул янки.
Слова эти, произнесенные тоном ребенка, которого мучают, внезапно успокоили провансальца. Ему стало стыдно, и он заплакал.
В тот же момент он услышал голос несчастного друга, в котором не было ничего человеческого.
— Тяни меня! Барбассон, спаси меня! Спаси меня! Змея!