Покоритель джунглей

В Хардвар-Сикри была устроена страшная бойня, и, несмотря на безумие, охватившее английский народ, который в эти роковые дни с невероятной жестокостью требовал организации массовой резни, многие члены парламента, надо отдать им должное, потребовали наказания виновных. Две деревни, где жили главным образом отцы, матери и семьи сипаев, виновных в том, что с оружием в руках поддержали восстановление власти их бывшего монарха в Дели, были окружены гарнизоном Хардвара, и стариков, женщин, молодых людей, детей привели на плац, где проходили артиллерийские учения, и расстреляли всех до единого, наказав их за то, что их сыновья, отцы и мужья перешли на сторону революции. Очевидцы рассказывали, что, пока капитан по имени Максвелл командовал расстрелом, в установившейся тишине слышны были крики новорожденных, сосавших материнскую грудь.

Можно себе представить, что подобное преступление вызвало небывалую ярость и жажду мести во всей Индии, и каждый, у кого в этой чудовищной мясорубке погиб близкий, поклялся убить любого англичанина, который попадется ему под руку.

Если бы только Рама-Модели заподозрил, что перед ним сын коменданта Хардвара, ни присутствие Сердара, ни возраст юноши не спасли бы последнего от расправы.

После случившегося в Хардваре Нана-Сахиб немедленно послал крупный отряд, чтобы осадить крепость. С минуты на минуту ждали, что она сдастся, ибо внутри свирепствовал голод.

Тронутый молодостью и глубоким горем собеседника, Сердар счел ненужным усугублять его отчаяние жестокими словами.

— Будьте уверены, — сказал он, подумав, — что если бы даже я захотел помочь вам, коменданту Хардвара не удастся избежать правосудия индусов, сам Нана-Сахиб потерял бы на этом свое влияние и авторитет.

— Ах, сударь, — пролепетал юный Эдуард, заливаясь слезами, — если бы вы знали моего отца, если бы вы знали, как он мягок и добр, вы никогда не обвинили бы его в подобной низости.

— Не я, а вся Индия обвиняет его, все те, кто присутствовал при этой ужасной трагедии. К тому же отец ваш — старший по чину, ничто не могло свершиться без его приказа. Говорить больше не о чем.

— Сударь, я отказываюсь от намерения убедить и умолить вас.

Затем, воздев руки к небу, несчастный воскликнул:

— Ах, моя бедная Мэри, моя любимая сестра, что ты скажешь, когда узнаешь, что наш бедный отец погиб безвозвратно?

Слова эти были произнесены с такой глубокой болью и отчаянием, что Покоритель джунглей был растроган до слез, но он не хотел и не мог ничего сделать, поэтому лишь бессильно развел руками.

Рама-Модели не понимал ни слова по-французски, но слово «Хардвар», часто повторявшееся в разговоре, крайне возбудило его любопытство. Он наблюдал за обоими собеседниками со жгучим вниманием, словно желая прочесть на их лицах тайну, о которой шла речь. Индус, однако, и не подозревал, свидетелем какой захватывающей и необыкновенной истории он был, хотя по отчаянию молодого человека он догадался о важности происходящего. Лишь много позже он узнал всю правду. Сердар рассказал ему все только тогда, когда это уже не представляло ни для кого опасности.

Оборот, который с самого начала принял разговор, не позволил Сердару сразу получить ответ на мучившую его загадку. Юный англичанин пока не объяснил Сердару, каким образом и с чьей помощью он добрался до него. Прежде чем проститься с Покорителем джунглей, он, естественно, заговорил об этом.

— Мне осталось, сударь, — сказал он, — вручить вам одну вещицу, которую мне доверил наш общий друг и которая должна была помочь мне встретиться с вами в случае, если бы вы отказались меня принять.

— Вы, разумеется, имеете в виду г-на де Роберваля, — перебил его Сердар. — В самом деле, ничья рекомендация не могла быть весомее. Но вы, конечно же, не сообщили ему о цели вашей поездки, в противном случае он сам понял бы всю ее бесполезность.

— Я незнаком с господином, о котором вы говорите. Друг, посоветовавший мне обратиться к вам как к единственному человеку, который может спасти моего отца, — это сэр Джон Ингрэхем, член английского парламента.

Теперь настал черед молодого человека удивиться тому, какое действие произвели его слова. Едва он произнес это имя, как Сердар побледнел и на какое-то время словно лишился дара речи. Было видно, что он взволнован. Но, привыкнув сдерживать свои чувства, он быстро обрел свойственное ему хладнокровие.

— Сэр Джон Ингрэхем! — несколько раз повторил он. — Да, это имя слишком глубоко запечатлено в моем сердце, чтобы я мог забыть его.

На несколько мгновений он, казалось, забыл обо всем, что его окружало, перенесясь мыслями в далекое прошлое, которое, несомненно, было полно тягостными воспоминаниями, ибо время от времени руки его лихорадочно вздрагивали и он вытирал пот со лба.

Озадаченный и смущенный переменой, происшедшей в его собеседнике, юный англичанин не осмеливался больше произнести ни слова и ждал, когда Сердар сам возобновит разговор.

Вскоре, однако, тот поднял голову, склонившуюся под грузом размышлений.