Покоритель джунглей

Что касается записки, полученной Сердаром, ее передал один из друзей Рама-Модели, который сам вызвался бросить ее в камеру.

Как только Сердар ознакомился с содержанием записки, его первой мыслью было рассказать о ней генералу, но тот был настолько занят выполнением положенных в последний час формальностей — письмами к родным и друзьям, завещанием, раздачей прядей волос и прочих мелких сувениров, то есть всеми священными для каждого приговоренного к смерти обязанностями, что Покоритель джунглей побоялся отвлечь Боба от этих увлекательных занятий и вызвать с его стороны реакцию, которая навела бы тюремщиков на подозрение о готовящемся побеге.

Славный Барнетт писал с таким спокойствием, что на стороннего наблюдателя его мужество произвело бы самое сильное впечатление. Вообще в этой странной сцене комическое было неразрывно сплетено с драматическим.

Барнетт уже распрощался с жизнью и хотел умереть как настоящий джентльмен, выполнив все положенные в данном случае формальности.

Завещание его было совершенно замечательно, оставлять ему было абсолютно нечего, но, с другой стороны, разве можно умереть достойно, не оставив завещания!

Поэтому он взял последний листок бумаги и написал:

«Это мое завещание.

«Находясь в здравом уме и твердой памяти, умирая не по своей воле, а по вине этого негодяя Максвелла, будь он проклят, завещаю моей семье…»

Тут завещатель смутился.

— Что бы такое я мог завещать моей семье, Фред?

— Твои последние мысли, — ответил Сердар, улыбнувшись.

— Ах, верно, мне это и в голову не пришло.

Он стал писать дальше.

«Завещаю моей семье мои последние мысли и четыре пряди волос, приложенные к настоящему. Передаю моему младшему брату, Вилли Барнетту, все права на дворцы, рабов и огромные богатства, конфискованные у меня англичанами в королевстве Луд, с тем, чтобы он мог воспользоваться ими по своему усмотрению.

Умирая, я остаюсь американским гражданином, каковым и родился, и прощаю всем, кого я ненавидел в этом мире, кроме этого мерзавца Максвелла, так как, не будь его, я, несомненно, дожил бы до глубокой старости».

Он перечитал написанное вслух.

— Я ничего не упустил, Фред?

— Все прекрасно, — ответил Сердар, который, несмотря на серьезность их положения, едва удерживался от смеха.

Боб Барнетт, довольный тем, что его одобрили, подписал завещание, запечатал, затем подозвал одного из стражников и вручил ему пакет.

В это время офицер, командовавший отрядом, который должен был сопровождать приговоренных к месту казни, вошел в камеру и предупредил Сердара и Барнетта, что роковая минута наступила.

— Вы забыли о стаканчике водки и последней сигаре, сударь, — с достоинством заметил Боб Барнетт. — Вам что же, неизвестны традиции?

Офицер поспешил отдать приказ, чтобы принесли все необходимое.

Боб залпом опрокинул стакан и закурил сигару.

— Пошли, — сказал он, — я готов!

Своеобразное мужество Боба, причем совершенно в американском духе, восхитило всех свидетелей этой сцены.

Славный Барнетт просто-напросто воображал, что он позирует для истории, и этого ему было достаточно.

Глава VI

Планы побега. — Последняя сигара. — Дорога к месту казни. — Сожаления Барнетта. — Спасенные Ауджали.

Надо сказать, что Сердар совсем не с таким хладнокровием ждал развязки этой трагедии, которую Боб обратил в комедию. Еще накануне, несмотря на сожаления, что погибло дело, которому он посвятил жизнь, он встретил бы смерть с холодной решимостью. Разве голова его не была ставкой в игре, которую он проиграл? Но после свидания с юным Эдуардом Кемпбеллом он уже не был прежним Сердаром. Какие же воспоминания — приятные или мучительные, радостные или печальные — возбудила в нем эта встреча, что теперь он цеплялся за жизнь с неведомой ему прежде силой чувств и желаний?.. Какие таинственные узы — любви или родства — могли связывать его с матерью юного англичанина, чтобы за несколько мгновений при одном воспоминании о ней прочная броня ненависти, заковывавшая его сердце, расплавилась под жаром самых нежных чувств?