Покоритель орнамента (сборник)

Максимилиан Александрович доставал из холщовой сумки, висевшей у него на плече, фотографический аппарат и спрашивал у геодезистов разрешения снять их. Они, конечно же, давали свое согласие, интересовались, как им лучше встать, и Волошин выстраивал их в кадре соответствующим образом, непременно размещая по центру теодолит с плексигласовым лимбом. Затем просил геодезистов замереть на какое-то мгновение, в последний раз проверял в рамочном видоискателе точность композиции, а также правильность установок диафрагмы и экспозиции. Наконец, задерживал дыхание и нажимал на спуск затвора.

В этот момент и происходила остановка времени.

Хотя точнее было бы ее назвать зацикливанием времени, повторением одного и того же эпизода, выпадением из раз и навсегда заведенного порядка вещей, когда на смену одному событию приходит другое. И тогда ожидание становится единственной возможностью понять смысл этой смены цифр, происходящей по григорианскому летоисчислению, цифр, которые не слышат, не видят и не внемлют друг другу. Они молчат, полнейшим образом отлагая знаки, как до лжно отлагать попечение о мире, но не отвергать его.

После завершения съемки геодезисты благодарили Максимилиана Александровича, просили непременно показать им фотографию и, получив полнейшие заверения в том, что так оно и будет, возвращались к своему теодолиту.

Дома Волошин приступал к проявке пленки.

Для той надобности он уединялся в ванной комнате, расположенной на первом этаже дома рядом с кухней, составлял растворы проявителя и фиксажа, заправлял в пластмассовый бачок пленку, зажигал красную лампу, погружая тем самым неуютное кафельное пространство ванной комнаты в переливающийся бордовыми, пурпурными, малиновыми сполохами туман, включал проточную воду и приступал к священнодействию.

Но тут же, буквально сразу, в дверь ванной комнаты начинала стучать его матушка Елена Оттобальдовна и просить сына сейчас же выключить кран, потому что режим экономии воды никто не отменял. Она так и говорила:

– Макс, немедленно выключи воду, нам нечем будет вымыть руки перед ужином, режим экономии воды никто не отменял!

– Сейчас, мама, сейчас, – сдавленно звучало в ответ.

– Не сейчас, а сейчас же! Я не уйду, пока ты не сделаешь это, – голос Елены Оттобальдовны становился стальным, именно так она всякий раз разговаривала со своим великовозрастным сыном, когда предъявляла ему тот или иной ультиматум. Например: «Я не уйду из мастерской, пока ты не закончишь свой автопортрет». Или: «Я не перестану исполнять четвертый прелюд Шопена, пока ты окончательно не выяснишь свои отношения с Марго». И наконец: «Макс, я требую от тебя объяснений по поводу твоих новых друзей, которыми наводнен мой дом, в противном случае я утоплюсь».

И Максимилиану Александровичу ничего не оставалось, как выключать воду, одновременно раскручивая намотанную на спираль пленку внутри проявочного бачка.

– Мама, я выключил воду! Но она мне понадобится для «стоп-ванны» и для промывания пленки.

– Ничего не хочу слышать! – Елена Оттобальдовна заходила на кухню и наливала себе стакан холодного, заваренного на горных травах чая, – я вообще, как тебе известно, не приветствую это твое новое увлечение. Ты художник и поэт! Не забывай об этом!

– Я не забываю, мама, – Волошин смотрел на песочные часы, которые показывали, что время завершения проявочного процесса приближается.

На целлулоиде проступали лица неизвестных людей, морды животных, разбеленные при контрастном освещении киловые холмы, конфигурации плотных грозовых облаков, которые получаются подобным образом при использовании оттененного фильтра, песчаные, повторявшие орнамент ветра дюны.

Дюны двигались.

Песок высыпался из песочных часов, и Максимилиану Александровичу ничего не оставалось, как, давясь от гадливого чувства презрения к самому себе, страха, смущения ли, пробираться к рукомойнику, медленно откручивать вентиль и подставлять под слабую, вихляющуюся струйку воды бачок с пленкой. Он надеялся, что матушка не услышит шума столь слабого напора воды, но предательство старых, давно проржавевших труб было неизбежным и предсказуемым. Внутри дома тут же происходило рождение звуков, отдаленно напоминавших гудение ветра в распадках городища Тепсень, что располагалось у самого подножия хребта Сюрю-Кая.

Максимилиан Александрович закрывал глаза в ожидании громогласного – «Я же просила тебя!» Но ничего не происходило. Значит, Елена Оттобальдовна действительно думала, что нынче очень ветрено и следует закрыть окна на втором этаже, дабы не выбило стекла. Она поднималась по деревянной, украшенной резным этрусским орнаментом, также называемым «колесом жизни», лестнице в мастерскую и, к своему удивлению, обнаруживала, что окна здесь закрыты. Однако гул неизвестной природы нарастал, переливался перламутром, медленно, но верно заполнял все пространство дома, сложенного из ракушечника и необожженного кирпича – адоба.