Покорители студеных морей (Главы 1-14)

- А ежели кормщик Лысун моржовой кости набрал столь, что лодье не вместить, зачем он дальше поплыл, почему домой не вернулся? - любопытно спросил Евфимий.

- Незнаемое, знать, потянуло. Да разве мореход, коли дорогу морскую в неведомые края увидел, повернет в обрат? Что ты, владыка! - удивился двинянин.

Евфимий улыбнулся.

- Ну, далее сказывай! - Видно было, что ему понравился ответ промышленника.

- Еще одно лето шел лодьей Лысун берегом, еще много малых рек и пять великих видел. А лесу стоячего нигде нет, не растет там лес. В местах этих, двинянин вел пальцем по карте, - ежели ветры горные дуют, торосья далеко в море уносит. Везде морского зверя видимо-невидимо и заморской кости не счесть. Тут второй год зимовал Лысун. - Он показал на карту. - Следы многих людей здесь встречены, и людей Лысун видел - однако, мирные люди и наших не тронули... На третье лето Лысун снова на восход плыл. И здесь вот, - двинянин повысил голос, - кормщик в теплое море-океан вышел. А напротив этой земли другая великая земля лежит, и леса там растут всякие, словно здесь у Великого Новгорода. И реки большие есть, и наша рыба в реках живет.

Бояре и духовенство окружили промышленника, подошел и Амосов. Все с любопытством разглядывали морской чертеж.

- Кто чертеж писал? - не удержался Труфан Федорович,

- Лысун-кормщик, - ответил двинянин, - обучен сему художеству.

- Много ли людей сгибло? - спросил Евфимий, думая о чем-то.

- Один, на той земле похоронен. Носошник1 Степан Гвоздь. Наши там часовенку поставили, избенку, да тыном всё обнесли.

Владыка выпрямился и строго оглядел собравшихся. Потом поднял глаза на расписной потолок гридни.

- Слава тебе, господи! - торжественно сказал он. - Благословил ты народ русский новыми землями, реками и морями. Покорил ты те земли вере христианской, языку русскому, а власти новгородской... Артемий Дмитриевич, обратился владыка к посаднику, - надо клич кликнуть: сто семей новгородских охочих в те земли звать... Построй десять лодей больших заморских для божьего дела, - обратился он к двиняни-ну. - Из десятины нашей епископ в Холмогорах тебе воздаст. Грамоту у отца Феодора возьми. А я хлеб, рыбу соленую и другое, что надобно, из своих запасов дам.

1 Носошник - забойщик в моржовом промысле, стоящий на носу карбаса и бросающий в зверя "носок" - гарпун, брссковое копье.

Все молча поклонились, соглашаясь с Евфимием.

- А охочие люди найдутся: не сладко новгородцам сим годом, голодно. Уж сколько народа в полуночные страны ушло...

Послышался шум в дверях. Какой-то человек в мокрой, разорванной одежде, с кровавыми отметинами на лице протолкался вперед и упал на колени перед Евфимием:

- Владыка, защити нас от хлопей наших. Суда твоего прошу!

- Встань! - ответил новгородский владыка. - Поведай, на кого суда просишь?

Человек поднялся с колен, оставив на полу лужу грязной воды.

- Степашка-кожевник, - начал он, всхлипывая, - наймит мой, схватил меня, господаря своего, и на вече поволок. На вече вопить стал на меня облыжно. Народ черный, худые вечные мужичонки' меня казнить порешили да, окромя того, били, кости намяли, а баба... та все в морду норовила, видишь, всего оцарапала... - Боярин громко заревел.

На него зашумели:

- Перестань орать, дело сказывай!

- На мост Великий привели да с моста в Волхов, - плаксиво говорил боярин. - И вовсе было тонуть стал, да рыбак Личков, сын с Людинова конца, спас - на свой челн из воды вынул... Теперь вот в чужой одеже скрываюсь.

- Поведай нам, боярин, - участливо обратился к пострадавшему владыка, - на вече Степанько что на тебя кричал?

- Облыжно кричал... - начал было боярин.

- Да ты говори делом! - оборвал его казначей Феодор. - Правду говори, ежели владыка спрашивает!

- Да я... он кричал... будто я... - боярин запнулся, - будто я женку его скрал и у себя дома держал. Ложно то.

- А кака женка тебе на вече рожу поцарапала? - смекнул, в чем дело, владыка. Он сразу посуровел. - Ты правду сказывай, а то велю приговор справить - будешь уху в омуте хлебать! Не пожалею... Была у тебя женка Степанькова дома?

- Была, - пряча глаза, сознался боярин.

- Была? А для чего тебе надобно чужих женок дома прятать, - своя-то есть небось?

- Есть, владыка милостивый, есть...

-- Нехристь, в поганстве живешь! - загремел Евфимий, приподнявшись с кресла. - Язычник. Нет тебе моего прощения! - Старик разошелся и поднял посох.

Боярин, оставляя мокрый след, быстро отполз в толпу и, поднявшись на ноги, стал хорониться за спинами.

- А хитер бобер! - насмешливо заметил кто-то, - Вче-рась в Волхов бросили - до седня и обсушиться не успел. Видать, недавно холопы из ушата окатили. Ну и боярин Божев.

Многие улыбались в бороды. Всем был известен строгий нрав владыки.

Евфимий опустился в кресло и долго молчал, шевеля губами.

К нему подошел степенной тысяцкий Кузьма Терентьев.

Бесстрастным голосом он стал рассказывать Евфимию о голоде и болезнях в Новгороде:

- ...Многие новгородцы ради спасения души своей бегут в монастыри ближние и дальние, бегут в страны полуночные. Сильные слабеют, владыка, слабые мрут.