Покорители студеных морей (Главы 16-27)

- Я хозяин, - откликнулся мореход. - Чем могу служить господину?.. Мельком взглянув на незнакомца, он заметил, что лицо его когда-то было накрест рассечено саблей.

Незнакомец наклонился и что-то прошептал Гансу Штубу.

- О-о! - только и мог сказать немец.

- Пройдемте, дорогой хозяин, в укромный уголок - нас никто не должен слышать.

Хозяин повел незнакомца на нос, и там, усевшись на бухту толстого якорного каната, они начали тихо разговаривать.

- Нет, это невозможно! - привскочил Ганс Штуб, выслушав незнакомца. - Я не могу это сделать: я честный человек.

- Ганс Штуб, - повысил голос незнакомец, - вашего согласия никто не спрашивает! Мы приказываем вам! Покажите, где мы можем расположиться.

- - Я не обязан выполнять приказы вашего магистра - я горожанин вольного города Любека. Я честный человек. Я буду...

- Мы не привыкли повторять приказания! - надменно оборвал купца незнакомец. - Если вы не хотите добром, то... - Он положил руку на рукоять сабли.

- Если вы сейчас же не уберетесь отсюда, - вскипел Ганс Штуб, - я подниму крик, и русские превратят вас в трупы! Это было неожиданно. Незнакомец размышлял.

- Ганс Штуб, - пристально смотря на морехода, начал он, - в случае успеха весь русский воск вы можете взять себе. А сейчас вы, кажется, собрались уходить в море. И мы не намерены вам мешать.

- О-о!.. - раскрыл рот от неожиданности купец. - Воск я могу взять себе?!. О-о!.. Это меняет дело. Я не могу не выполнить приказа великого магистра - я честный человек... - Поманив за собой незнакомцев, он открыл дверь в небольшую конуру рядом со своей каютой. - Вот здесь, господа.

К вечеру Ганс Штуб умело вывел судно в открытое море. Обходя прибрежные мели, он замечал путь по двум приметным соснам со срубленными вершинами. Благополучно пройдя опасные места, он повернул судно на запад и поднял все паруса.

Судно шло близко от берега, повторяя все его извилины, Ганс Штуб, как и все мореплаватели того времени, боялся потерять из виду берег, чтобы не сбиться с пути. Берег тянулся однообразной желто-зеленой лентой - на желтом песке росли высокие сосны и мелкий кустарник.

Море успокаивающе действовало на людей Федора Жареного и на него самого. Все легко вздохнули, словно наконец избавились от страшной опасности.

- Опять день с ночью смежился, - задумчиво глядя на черную воду, сказал Аристарх. - Хвали день ввечеру, а жизнь перед концом! Так, что ль, старые люди говорят? Выходит, Федор Тимофеевич, день хвалить можно - удачливо все у нас вышло.

- Этот день год на мои кости накинул, - отозвался Жареный.

- Федор Тимофеевич, - спросил кто-то, - сколь ходу отседа до Любека? Долго ли плыть будем? Мопе тихое ноне.

- Трудно наперед говорить, - ответил Жареный. - Тихо море, поколе с берега смотришь. На морскую тишь да на бабю ласку не надейся, обманчивы.

Дружинники засмеялись.

- На здешнем море, слышно, разбойники лютуют, - обратился к Жареному молодой парень с лихо вьющимися кудрями.

- Не ходил я здесь. В полуночном крае, в студеных морях бывал. Мореходы там разбойников не страшатся.

- Я про тутошних разбойников наслышан, - вступил в

разговор Аристарх. - В Пльскове юрьевский купец на торгу рассказывал, будто жил кузнец-литовин, силы непомерной человек, однажды в сто лет земля таких родит. И будто попы римские его охрестить надумали: в поганстве он жил и другой веры не хотел. И охрестили: отца его и мать живьем спалили, а ему каленым железом правый глаз выжгли, на чепь посадили. Назавтрие другого глаза хотели лишить, а он чепь порвал и из ямы убег...

Аристарх посмотрел на плотно обступивших его внимательных слушателей.

- Вот этот литовин в морских братьях объявился. Сначала простым разбойником был, потом вроде как в старших ходил, а сейчас главный ватажник. На знаменьях у них, - понизил голос рассказчик, - вместо ликов святых угодников жук черный большой, и в нем, в жуковине, говорят, вся сила.

- А живут те разбойники где? - спросил кудрявый парень.

- Живут? Живут в свейской стороне, на морском острове, корабли немецких купцов стерегут, кои в Новгород с товарами правят,

- А наши, Великого Новгорода, корабли?

- И наших купцов, ежели на запад идут, не помилуют.

К полуночи с моря подул свежий ветер, судно, легко покачиваясь на небольшой волне, прибавило ходу. Палуба давно опустела. На корме два человека ворочали тяжелый руль. Помощник Ганса Штуба, высокий пожилой немец, переминался с ноги на ногу и зябко кутался в плащ.

В каюте кормщика тихо. В углу на овчине раскинулся Жареный, сладко похрапывая в предутреннем сне. За перегородкой вздыхал и покашливал хозяин.

Но вот в дверь тихо постучали два раза, потом еще два раза. Ране Штуб бесшумно, словно привидение, открыл дверь.

Три темные фигуры проскользнули в каюту и крадутся к постели Федора Жареного. Дрожа всеми суставами, прижался в углу хозяин Ганс Штуб, и кажется, его побелевшие губы шепчут: "Я честный человек, я честный человек".

Одна из темных фигур чем-то тяжелым бьет Федора Тимофеевича в голову. Купец вздрагивает и, захрипев, вытягивается.