Сегодня Трубокуров сразу увидел ее - светлую, розоватую каплю как бы на дне гигантской прозрачной голубой пиалы - и, удовлетворенно хмыкнув, зашагал по тропке к зданию "конторы" опытной станции.
Конечно, мысли его перенеслись туда, в заоблачные высоты, в зону неукротимых вечных бурь, ныне отдающих часть своей энергии великому делу строительства коммунизма.
И в который раз за последние дни Трубокуров, так же, впрочем, как и все, кто был участником создания новой СЭС, ощутил гордость за свою Родину - страну, где претворяются в жизнь самые дерзновенные мечты человекатворца!
- Чудесно! - воскликнул он во весь голос и, подражая Терехову, взмахнул руками. - Чудеснейше, дорогие товарищи!.. Вон смотрите - ходит трактор, и не слышно, как он тарахтит. Это энергия покоренных вечных бурь, дорогие товарищи, движет его, а он поднимает целину! А за ним - вы должны видеть оттуда лучше, чем я, - над степью встает стальная решетчатая башня электрической дождевальной установки над артезианским колодцем. И ваша энергия будущей весной заставит пролиться животворными брызгами воду недр земли на новые поля... Привет вам, друзья! - Трубокуров снова взмахнул руками. - Привет!
Он хотел еще раз крикнуть это слово, но язык, как говорят, присох у него к гортани. Трубокуров увидел высоко в спокойном небе темный кружочек, отсвечивающий красным в лучах заходящего солнца. Сомнений быть не могло: это опускался парашют.
"Опять отцепились!" - с ужасом подумал ученый и неловко, вприпрыжку побежал.
Через минуту он ворвался в кабинет начальника опытной станции. Академик Никольский поднялся к нему навстречу:
- Что случилось, Сергей Степанович?
- Парашют... Опускается... - задыхаясь, прохрипел Трубокуров и, чтобы не упасть, оперся обеими руками о стол.
- Парашют? - переспросил Никольский. Но тотчас же тень беспокойства, появившаяся в его глазах при виде Трубокурова, исчезла. Он улыбнулся. - Не волнуйтесь, дорогой профессор. Все в порядке... Это...
- Что же это?
- Фотографии.
- Фотографии?
- Ну да... Выпейте воды, профессор. Вот уж не предполагал, что вы можете быть таким...э-ээ... невыдержанным.
- С кем поведешься, от того и наберешься, - немного приходя в себя, полушутя-полусерьезно ответил Трубокуров и, глотнув из стакана, уже обычным своим спокойным голосом снова спросил, о каких фотографиях помянул академик Никольский.
Академик хлопнул рукой по кипе листков, лежащих перед ним, и сказал:
- Вот телефонограммы астрономов, находящихся там, в стратосфере, на СЭС. Они подытоживают первые свои наблюдения, произведенные с первой в мире высотной аэрообсерватории. Я не очень сведущ в астрономии, но и мне совершенно ясно из сообщений профессоров Кукарина и Трынова, что высотная аэрообсерватория открывает новую эпоху в астрономической науке. Вот пожалуйста... Сообщение о том, что они получили спектрограммы и фотографии оболочек Солнца, в том числе короны, которые, по мнению этих ученых, дадут большой материал для решения проблем строения атмосферы дневного светила. А до этого были сообщения, что они получили также спектрограммы и фотографии атмосферы Венеры, газового хвоста Земли, открытого несколько лет назад академиком Фесенковым, и так далее. И вот эти-то спектограммы и фотографии сейчас спускаются на парашюте.
- Ясно! А я-то подумал, что опускается трос! - воскликнул Трубокуров.
- Нет. Теперь этого не может случиться. Да и не опасно, если случится, - сказал Никольский и продолжал увлеченно: А сегодняшней ночью Кукарин и Трынов начнут документировать фотометодами свои наблюдения за звездными скоплениями! У них есть новые камеры, приспособленные для съемок, с большой экспозицией, несмотря на вибрацию. Ведь СЭС работает и, конечно, немного сотрясается. Есть и небольшая качка. И все же наши астрономы уверены в получении исключительно ценных данных. Кукарин мне вчера говорил по телефону, что звездный мир нашей Галактики просматривается с первой заоблачной обсерватории настолько хорошо, что вскоре Амбарцумян получит новые "вещественные" доказательства правильности своей теории группового происхождения звезд.
Академик Никольский откинулся на спинку кресла и замолчал. Глаза его сощурились. Казалось, что он глядит куда-то далеко-далеко.