Разрушения на крыше гондолы несколько облегчили передвижение Александрова. Ступая в гнезда, куда раньше крепились приборы, или между нями, он добрался до носа гондолы. Здесь ему пришлось лечь и ползком приблизиться к крайним передним стропам. На одной из них висела клапанная веревка. Александров схватил одну из строп здоровой рукой и приподнял. Теперь оставалось самое трудное: нужно было этой же рукой попробовать дотянуться до маячившей над головой петли на конце клапанной веревки.
Александров всунул одну ногу между кольцами, к которым крепились две крайние стропы, другую отставил на полшага и приподнялся на носках. Одновременно он обвил здоровой рукой стропу и потянулся к веревочной петле. Однако схватить ее не удалось — он не дотянулся до петли всего на несколько сантиметров. Точно поддразнивая человека, петля тихо раскачивалась над его головой, но не давалась в руки.
— Так ничего не выйдет, — прошептал Александров. И все же он решил попробовать держаться за стропу левой, поврежденной рукой, с тем чтобы можно было вытянуть правую.
Он обвил стропу левой рукой, но почувствовал такую нестерпимую боль, что у него потемнело в глазах. Еще мгновение — и Александров соскользнул бы с гондолы. Сжав зубы, он сдержал готовый вырваться крик и присел, чтобы отдохнуть и прийти в себя. Затем он сделал еще одну попытку поймать петлю правой рукой и снова потерпел неудачу.
Последний, казалось, шанс на то, чтобы овладеть управлением системой, был потерян. Теперь оставалось одно: вернуться обратно в гондолу, лечь и не шевелиться, чтобы потреблять минимум кислорода, и ждать: может быть, диффузия газа из оболочки будет сильной. Тогда СЭС спустится сравнительно быстро и достигнет тех высот, где в воздухе достаточно кислорода для дыхания. Может быть, это произойдет еще до того, как у пилотов наступит тяжелая степень удушья, и они найдут в себе силы впустить этот воздух в скафандр.
Трезвый голос рассудка и опыта говорил воздухоплавателю, что реальных надежд на такой исход нет. Правда, СЭС начала уже опускаться. Он заметил это, еще когда полз по крыше гондолы сюда, на ее нос. Тогда время от времени крыша как бы поддавалась под тяжестью его тела. Но взгляд вверх, на баллон, целиком наполненный несущим газом, сразу же показал ему, что СЭС находится на очень большой высоте, и если и спустилась, то не намного ниже своего «потолка».
И все же Александров снова стал искать путь к спасению. Ждать и надеяться на чудо, на случай? Разве коммунист может пойти на это? Вот если бы у него была ракетница или даже обыкновенный пистолет! Можно было бы продырявить сначала один отсек баллона, потом другой…
И вдруг родилась мысль. «А что, если нам одновременно обоим выброситься с парашютом, связавшись? Тогда можно затянуть, прыжок и не замерзнуть».
Эта мысль понравилась Александрову.
«Пожалуй, это единственный оставшийся выход. Придется действовать так. Иначе нам обоим крышка!»
Подбодренный принятым решением, он вернулся в гондолу. Теперь здесь было светлее, чем раньше. Поднявшаяся луна заглядывала в ее окна. Панюшкин лежал неподвижно, раскинув руки. Но глаза его были открыты, и он шевелил губами.
— Как дела, дружище? — крикнул Александров наклонясь.
Панюшкин не взглянул на него и не ответил. Александров повторил вопрос и опять не получил ответа. Первый пилот был явно в забытьи. Александров увеличил приток кислорода в его скафандр. Но и это не привело его в сознание. Он лишь громко застонал, когда Александров стал доставать голубой баллон, чтобы «занять» еще немного газа для себя, и чуть приподнял Панюшкина.
Тяжелое состояние первого пилота поколебало решение Александрова.
«Нет, парень не выдержит удара при раскрытии парашюта после затяжного прыжка. Что же делать?»
И все же воздухоплаватель не впал в отчаяние. Он упрямо, настойчиво стал опять искать способ, как спасти Панюшкина и себя.
«А что, если попробовать достать петлю с помощью какого-нибудь крюка, а себя привязать предварительно к стропе, как это делают монтеры, влезая на телеграфные столбы?»
Александров окинул взглядом гондолу в поисках подходящего предмета, которым можно было бы «забагрить» петлю клапанной веревки. На глаза ему попался металлический прутик, служивший багетом для одной из оконных занавесок. Сорвав прутик, он согнул его крючком и получил небольшой, но довольно прочный багор. Затем он взял шнур от телефонной трубки рации, опоясался им и снова вылез на крышу гондолы.
Бросив, по привычке каждого воздухоплавателя, взгляд прежде всего на баллон СЭС, Александров с радостью убедился, что оболочка несколько изменила свою форму — стала не такой туго надутой. Это показывало, что газ из нее вытекает довольно интенсивно и, следовательно, система снижается сравнительно быстро.
«Ну, наконец-то нам, кажется, начинает везти! Надо поскорее поймать клапанную веревку — тогда мы быстро спустимся в приземные слои воздуха и будем спасены!»