Покорно направляясь в грядущие времена

А у меня в голове проносятся  строки Данте: «Оставь надежду, всяк

сюда входящий». По мне, так эти слова смотрелись бы предпочтительнее и

приближеннее   к   реальности,   чем   те,   которые   действительно   выбиты   на

мраморной дощечке.

Внутри здания меня встретила тишина. Гнетущая. Застывшая в воздухе, как густой кисель, который, казалось, можно было взять и потрогать.

– Тебе чего?

Вздрогнув, я резко обернулся.

Передо мной стоял внушительного вида охранник. Скрестив руки на

груди, он вопросительно уставился на меня.

2

– Рабочий день давно закончился! – продолжил он грубым голосом.

Почему ты такой злой? Может, потому, что всю жизнь мечтал стать

миллиардером, хозяином жизни, а реальность оказалась гораздо суровее? Ты

теперь   ничем   не   примечательный   сторож,   живущий   в   жалкой   конуре   на

первом   этаже.   Четыре   на   четыре,   как   тюремная   камера.   С   неказистым

столиком в центре, маленьким телевизором на подставке в углу. И кипой

журналов   на   тумбочке   возле   кровати.   Ты,   наверно,   думал,   что   будешь

купаться   в   женском   внимании.   Станешь   Дон   Жуаном   похлеще

мольеровского. Но кому нужен обычный, ничем не примечательный сторож?

– Я забыл кое-какие документы.

– Тогда проходи. Но надолго не задерживайся.

– Да, конечно.

Я поднялся на третий этаж. Типичное помещение, в котором положено

обитать офисному планктону. Десятки маленьких кабинетов, огороженных

пластмассовыми перегородками с одними и теми же предметами: стол, стул, компьютер и небольшой шкаф. Все серо и уныло. Впрочем, как и положено

такого рода заведениям. Я направился к своему кабинету, но, не дойдя до

него   нескольких   метров,   остановился.   Неужели   я   это   видел?   Неужели   не

померещилось? В одном из кабинетов из приоткрытой двери я видел силуэт

человека, стоявшего спиной и смотревшего в окно на опускавшийся на город

покров темноты. Я медленно попятился и заглянул в приоткрытую дверь. Я

узнал его со спины. По шерстяному зеленому свитеру и лысине на макушке.

Я хотел окликнуть его по имени, поинтересоваться,  что он забыл здесь в

такое время, но в ужасе замер, не в силах вымолвить ни слова. Мой коллега

держал в руке пистолет.

– Ты... Ты что? – прошептал я.

Он резко подпрыгнул и, развернувшись, направил дуло пистолета себе

в висок.

– Я выстрелю. Слышишь, не подходи. Клянусь Богом, я выстрелю.

– Это не лучшая идея.

– А какая, по-твоему, будет лучшая?

– Положить пистолет на стол. И пойти домой к жене.

– Замолчи, я не хочу жить.

– Почему?

– А для чего жить?

Я   хотел   было   ответить,   но   во   рту   как   будто   пересохло.   Его   руки

тряслись, как в припадке. Единственное неосторожное слово – и его мозги

окажутся на подоконнике.

– Я не знаю, что произошло. Но ты не имеешь права умирать. Хотя бы

ради жены, родственников, друзей.

–  К черту жену, к черту родственников, к черту друзей. Ответь, для

чего должен жить я? Именно я. Что, не знаешь, что ответить?

3

– Жить ради жизни, – ответил я, до дрожи в коленях боясь, как бы через

мгновение   я   не   услышал   звук   выстрела   и   не   увидел   окровавленное   тело

своего еще совсем недавно пышущего здоровьем коллеги.

– А разве это жизнь? Каждый следующий день, как под копирку, схож с

предыдущим. Мы живем, чтобы жрать, и жрем, чтобы жить. Наша жизнь

сводится к простейшему биологическому действию.

–  Ты   просто   не   в   духе,   прошу   тебя,   опусти   пистолет   и   иди   домой, отдохни, проспись. Завтра ты будешь любить жизнь больше всего на свете.

Сегодня   был   тяжелый   день.   Очень   тяжелый.   Но   завтра,   поверь   мне,   все

преобразится.   То,   что   тебе   сегодня   ошибочно   кажется   черным,   завтра

окажется   ослепительно-белым,   то,   что   кажется   сегодня   бессмысленным, завтра приобретет сокровенный смысл. Я умоляю тебя, сделай так, чтобы это

завтра для тебя наступило.

Он опустил пистолет на стол.

Я облегченно вздохнул.

–  Может,   ты   и   прав,   –   произнес   он,   не   поднимая   на   меня   глаз,   и

поспешно вышел из кабинета.

Я   взял   пистолет.   Рукоятка   мокрая   от   пота.  Подумать   только,  я   спас

человеку жизнь. Интересно, этого достаточно для триумфального вхождения

в   рай,   если   он,   конечно,   существует?   Я   зашел   в   свой   кабинет,   положил

пистолет   в   сейф   и   бессильно   рухнул   в   кресло.   Самое   время   закурить.   Я

вытащил пачку сигарет. КУРЕНИЕ УБИВАЕТ. Эта надпись застыла у меня в

глазах. Я видел ее сотни тысяч раз и никогда не обращал внимания, но не

сейчас…   КУРЕНИЕ   УБИВАЕТ.   Жизнь   и   так   коротка,   чтобы   за   нее

цепляться.   Я   достал   зажигалку,   прикурил.   Сигаретный   дым   ворвался   в

легкие, успокоив все фибры души, и медленно вырвался наружу, змейкой

извиваясь к потолку. КУРЕНИЕ УБИВАЕТ. Мы все планомерно умираем.

Рождение   –   это   и   есть   начало   конца.   Жизнь   конечна.   И   конец   наступает

быстрее, чем можно предположить. Жизнь – это своего рода самая что ни на

есть незамысловатая форма самоубийства. Пускай я проживу сто пятьдесят