Взгляд Маркуса скользнул по груди Изабел. Сегодня не будет больше препятствий, не будет больше причин, почему ему нельзя заняться любовью со своей женой. Рассказать ей о своей любви. Его чресла напряглись, и страсть, которую он так долго держал взаперти, вырвалась на свободу.
Изабел увидела перемену в нем, увидела, как потемнели его глаза, узнала чувственный изгиб его рта и, обуреваемая смесью страха с желанием, закрыла себя для всего, кроме того, что сегодня ночью она станет женой Маркуса.
Ее тело горело в предвкушении, и когда он заключил ее в объятия, ее губы требовали поцелуя. Она жаждала всем существом того, что произойдет дальше.
Маркус жадно целовал ее, держа за плечи, и она даже не думала ему противиться. Его язык скользнул в ее рот, и Изабел обдало жаром. Она протестующе застонала, когда Маркус оторвался от ее рта.
Он хрипло засмеялся:
— Погоди, милая, на нас слишком много одежды.
В мгновение ока ее рубашка оказалась на полу, к ней присоединился его халат — и Маркус снова держал Изабел в объятиях. Теплая плоть коснулась теплой плоти, и Изабел задрожала, ощутив, как его твердая, покрытая жесткими волосами грудь прижимается к ее мягкой груди. Рот Маркуса был ненасытен, он целовал ее все более и более требовательно, опуская на кровать. Изабел вздрогнула, когда его рука легла на ее грудь и принялась нежно ласкать, теребя сосок большим пальцем. Волны страстного желания расходились по ее телу.
Маркус хотел растянуть удовольствие, но слишком много ночей он сходил с ума, мучимый снами о ней, о том, как занимается с ней любовью, чтобы теперь действовать так осторожно и медленно, как собирался. Пообещав себе, что в следующий раз будет внимательнее и нежнее, он терзал ее тело ртом и руками. Ее маленькая соблазнительная грудь манила его. Маркус опустился ниже и со стоном сомкнул губы вокруг ее соска.
Изабел выгнулась под этой лаской. Его язык, дразня сосок, дарил ей невыносимое наслаждение. Она зарылась пальцами в его густые черные волосы и прижала к себе его голову, вкушая ласку. Она хотела, жаждала, изнемогала, сгорала от желания слиться с ним в одно целое. Изабел чувствовала, что Маркус творит какое-то волшебство, заставляя ее извиваться от сладостной истомы. Когда его большая, тяжелая ладонь скользнула к твердому холмику в завитках волос и пальцы принялись исследовать нежную плоть, она застонала, приглашая, умоляя его проникнуть глубже.
Маркус удовлетворенно улыбнулся, когда медленно погрузил в нее палец и обнаружил, что она влажная и горячая. Он хотел еще поиграть, исследовать ее тело, но не осмелился: побоялся, что если не возьмет ее сейчас, то может и опозориться. Слишком сильно она распаляла его, слишком он был полон и изнывал от вожделения.
Он раздвинул ее ноги и обнял за бедра, впился губами в ее губы и, проникая языком в глубь ее рта, медленно вошел в нее. У нее внутри все было узким, скользким и теплым, и он потерялся в алом тумане наслаждения… и преодолел тоненькую преграду, не успев понять, что произошло — и что это значит. Но в следующее мгновение он осознал. Он впился в нее взглядом.
Изабел, оглушенная болью, удивлением и наслаждением, лежала под ним, не шевелясь. Ей потребовалось все мужество, чтобы посмотреть ему в глаза. Она попробовала заговорить — но слова не шли с языка. Маркус казался ей темным и опасным, нависая сверху, с черными волосами, спадавшими на лоб, и затуманенным от желания взглядом. Но обвинения и подозрения в этом взгляде пригвоздили Изабел к постели.
Охваченный страстью, Маркус не мог соображать здраво. Вопросы теснились в его мозгу, но их затмевало ощущение ее нежного тела и первобытное желание освободиться от вожделения, утолить голод, который терзал его и бился в нем. Он помотал головой, пытаясь сосредоточиться. Но тщетно: ее тело манило его, как поющая сирена, желание бешено пульсировало в его венах. Он закрыл глаза и требовательно прижался губами к ее губам, а потом чуть-чуть подался назад — и вошел в нее снова, глубже и полнее. И пропал. Снова и снова Маркус вторгался в Изабел, и каждое движение было быстрее, глубже предыдущего. Его бедра танцевали в жарком ритме древнего танца. Он отчаянно желал продлить наслаждение — и в то же время жаждал освобождения, сладостного забвения.
Первое потрясение прошло, и с каждым движением Маркуса в чреве Изабел разгоралось пламя, сладкая ноющая боль. Ее тело больше ей не принадлежало. Ее руки легли ему на ягодицы, и она стала ласкать его, требуя продолжения, желая, страстно желая… чего-то, она не знала чего. И в ней спиралью взорвалось блаженство, такое сильное, пронзительное, глубокое, что она закричала, и мир рухнул в пустоту.
Ее крик сработал, как курок. Маркус напряг бедра и с низким рычанием вторгся в нее еще раз, окунувшись в экстаз и позволив ему увести себя куда угодно.